Это был шок для противника, когда один Сергиев воин дрался с тремя-четырьмя десятками пеших и конных врагов и был неостановим ни саблей, ни ударом копья или пущеной стрелой. Они в буквальном смысле прорубали в рядах монголов одновременно тысячу дорог, по которым потом устремлялись оставшиеся в живых княжеские дружинники, и страшны были своей неуязвимостью. Почти не имея доспехов — широкие пояса да железные бляхи, прикрывающие сердце — араксы невероятным образом уворачивались от смерти и поражали воображение не только противника; свои взирали с удивлением и страхом, ибо чудилось, что это не засадный полк вышел из дубравы — десница Господня, спустившись с небес, разит поганых.
Они и сейчас, коль явился бы Сергий и собрал весь Иолк, смогли бы одолеть супостата с засапожниками и наручьями, но с началом века электричества и проводной связи засадниками было замечено одно странное явление: если поблизости от Урочища, где происходил поединок, или рядом с домом аракса, где он вздымался на правило, оказывалась линия или электроприборы, то время от времени случался пожар. Ни с того ни с сего загорались провода, лопались и гасли лампочки, вылетали предохранители и дымились электромоторы.
И когда эти происшествия наконец-то соединили с состоянием Правила, точнее, с холостым выбросом энергии, если араке набирал её, а потом отказывался от реализации в том или ином упражнении, но не опускался на землю, чтобы заземлиться, — только тогда стало ясно, каким оружием обладает теперь Засадный Полк.
И не зря говорят, все новое — хорошо забытое старое: сразу же вспомнили, что были когда-то в Сер-гиевом воинстве иноки, способные останавливать грозу, отклонять молнии или, наоборот, насылать их на супостата. И все поголовно, кто овладел Правилом, обладали способностью не просто выбрасывать рассеянные мощные заряды в стратосферу, отчего иногда и над южными районами светилось полярное сияние, но сворачивать, скручивать его в небольшой и сверхнасыщенный энергией шар, обыкновенно называемый в миру шаровой молнией. Мало того, каждый араке мог управлять шаром, как хотел, ибо её, на первый взгляд, стихийный, подчинённый ветру и сквознякам полет подчинялся строжайшей воле того, кто произвёл его на свет.
Этот летающий сгусток энергии мог преодолевать огромные расстояния, подпитываясь на ходу единственной пищей — золотом, к которому имел притяжение, как к сверхпроводимому и аппетитному энергетическому продукту. Потому часто шаровая молния, брошенная на произвол судьбы, появлялась возле золотых рудников, в хоромах богатых людей, а если прижмёт, то и в бедных домах, чтобы слизнуть с пальца венчальное колечко или нательный крестик.
Однако ближе к середине двадцатого века мир вокруг уже был суконно-материалистическим, дабы поверить в такое волшебство, и некоторые засадники, втайне пользуясь открытием, устраивали настоящие диверсии. Дед Ерофей, когда выпиливали вотчинную дубраву, спалил несколько трансформаторов и электромоторов на пилорамах, взорвал котёл паровоза, увозившего состав с пиломатериалом из священных дубов, и ещё бы воевал и мстил за своё вотчинное Урочище, если бы не увидел, что от такой мести страдают не враги, а рамщики, электрики и машинисты, отправляемые в лагеря…
Ражный владел полным наследством аракса, но, естественно, никогда сам ничего подобного не творил и даже не понимал, как овладеть таким оружием, пока вскоре после Пира в третий раз не поднялся на правило. Тогда начал отрабатывать лишь спуск и подъем с сиюминутным вхождением в состояние Правила — и получался холостой выброс энергии, а в результате сначала пережёг все лампочки на базе и наконец новый телевизор в егерском домике. Только после этого он распорядился, под предлогом экономии топлива, включать электростанцию всего на несколько часов в сутки, и то, когда на базе есть гости.
Во время войны Засадный Полк, передвигаясь по нейтральным полосам фронтов, сбивал самолёты и жёг танковые колонны немцев, приводя их в ужас. Однако сразу же после Сбора Ослаб наложил вето на использование этого оружия, ибо отлично понимал, к чему могут привести в век электроники и автоматических систем управления подобные опыты. Ещё отец говорил, будто в Сиром Урочище есть калик вериж-ный, унимающий свою плоть цепями за то, что, будучи побеждённым на ристалище Муромского Урочища, в пылу необузданной страсти произвёл выброс мощного заряда неиспользованной энергии Правила и на несколько дней вывел из строя близстоящую локатор-ную установку дальнего обнаружения самолётов противника ПВО Москвы.
Отец был много лет боярым мужем, много чего знал, но мало говорил…
Но вето Ослаба в данном случае не распространялось на Ражного, ибо он намеревался применить оружие против врагов Засадного Полка и с целью сохранения тайны его существования.
Так он полагал, ещё не совсем точно осмысливая ситуацию.
Сделав передышку после «мёртвой петли», он ввёл себя в Правило и умышленно сделал долгий по времени и несильный пустой выхлоп.
Все четыре видеокамеры сгорели одновременно, и на повети запахло дымом жжёной пластмассы…
У Поклонного дуба в Вятскополянском Урочище за сотни лет оголились корни, выступили на поверхность, будто земля, как весенняя вода, спала в одночасье и открыла сокровенные питающие жилы. Они давно обросли толстой корой, желваками и наплывами на месте старых ран и, раскинувшись на десятки метров, будто якоря, удерживали дерево, напоминающее корабль. Сюда так часто приходили люди — всякие люди, не только воины Засадного Полка — и так много топтались, что умяли, спрессовали землю на добрых три четверти, и дуб жил в постоянном сопротивлении, так что у ствола корни вздыбились и застыли в напряжении, как пружины. А тот, на котором сидел Пересвет, напоминал кресло с гнутой спинкой, только сидеть на нем приходилось верхом, как на коне.
Боярый муж ни разу не пошевелился, не изменил положения, пока слушал Ражного, однако чудилось, этот змеистый, в обхват, корень чуть расслабился — или, напротив, огруз и медленно, незаметно уходит под землю.
Или ростом убавлялся боярин? По чину его, по заслугам и победам на ристалищах, по достоинству и потому, что после смерти родителя волей его был передан в поручительство этому мужу, а важнее всего — по уставу Сергиева Воинства Ражный обязан был повиноваться Пересвету, как своему отцу. И силился это делать, рассказывая ему все, что произошло в вотчине, однако получался казённый доклад — будто перед командиром бригады спецназа отчитывался после операции. Это от боярина не ускальзы-вало, замечал, вскидывал брови и, видно было, сказать что-то хотел, может, выговор сделать или расположить к себе тёплыми словами — всякий раз будто вспоминал, кого слушает, и вновь опускал глаза. Единожды возникшее ревностное, обидчивое и ностальгическое чувство, несмотря на годы, жило в душе, и ничем его было не затушевать, не вытравить.
Ражный отлично понимал, что Воропай поступил как всякий сильный и страстный поединщик, и не его это вина, что он одолел на ристалище отца, в сече изуродовал руку, лишил его полноценной жизни аракса, отнял кафтан с шапкой, хоромы и Валдайское Урочище — единственное не наследственное, а передающееся боярому мужу сразу же после победы над бывшим его владельцем. Так была устроена жизнь Засадного Полка, да и воинская жизнь вообще: самый сильный, дерзкий и даже беспощадный занимал воеводское место. Потому-то его называли боярый муж.