Однажды вечером, зимой 1965года, мой собственный байк – с пассажиром – занесло на вираже скользкой от дождя дороги к северу от Окленда. Я вписался в несомненно опасный поворот на скорости около семидесяти миль в час, на пределе моей второй передачи. Мокрая дорога мешала наклонить байк так, чтобы справиться с огромной инерцией, и где-то посередине поворота я вдруг врубился, что заднее колесо больше не следует за передним. Байк двигался боком, по направлению к железнодорожной насыпи, и мне не оставалось ничего другого, как держаться изо всех сил… Какое-то мгновение не раздавалось ни звука, тишина словно зависла надо мной… а затем раздался хлопок, словно у дороги кто-то выстрелил из базуки, но опять же как-то по-бутафорски, без всякого шума. Ни олень на склоне холма, ни человек на поле боя никогда не слышат тот выстрел, которым его убивают. Персонаж, которого заносит на мотоцикле на крутом повороте на предельной скорости, слышит ту же самую пугающую тишину. Шлейф искр, когда хромированная сталь со скрежетом трется об асфальт, ужасный толчок, когда твое тело начинает кувыркаться при первом ударе… и после этого, – если тебе повезет, – вообще ничего, пока ты не очнешься в какой-нибудь реанимационной палате: твой скальп болтается прямо перед глазами, пропитанная кровью рубашка прилипла к груди, а собравшиеся вокруг представители местных властей пялятся на тебя и уверяют друг друга, что «эти сумасшедшие ублюдки так никогда ничему и не научатся».
В мерзкой автокатастрофе нет ничего романтического, и единственное утешение – это убийственно тупой шок, в результате множества полученных травм. Мой пассажир слетел с байка, описав длинную дугу, которая закончилась у железнодорожных путей, и раздробил себе бедренную кость. Ее концы прорвались неровными краями сквозь мышцы и плоть, пока он катился по мокрому гравию. В госпитале врачам пришлось смыть всю грязь с торчащих концов его костей, перед тем как они привели его ногу в порядок… Но он сказал, что не чувствовал боли вплоть до следующего дня, ему не было больно даже тогда, когда он лежал под дождем и думал найдется ли на дороге хоть кто-нибудь, чтобы вызвать «скорую помощь» и подобрать нас.
Отнюдь не бешеная езда Ангелов Ада вызвала появление палат экстренной помощи… одним из вполне логических результатов стало то, что их страх перед дорожными инцидентами удачно сочетается с безбашенным и непринужденным пренебрежением, даже презрением, к физическим травмам. Чужаки могут называть это безумием или давать какие-то другие, более эзотерические определения… но Ангелы существуют в мире, в котором насилие столь же обычно, как и пролитое пиво, и они живут с этим точно так же, как горнолыжники живут с риском сломать себе ногу. Спокойное признание и одобрение самого факта кровопускания – ключ к тому ужасу, который они вдохновенно наводят на «цивилов». Глуповатый уличный боец, даже будь он небольшого роста, имеет огромное преимущество над средним по своим параметрам американцем, выходцем из среднего класса, который не дрался с момента достижения половой зрелости. Это просто-напросто вопрос опыта: есть он у тебя или нет – когда тебя бьют и загашивают довольно часто, а ты должен при этом быстренько истребить в себе ту уродливую панику, которая ассоциируется у приятных во всех отношениях людей с серьезной дракой. Человек, которому трижды ломали нос в уличной потасовке, рискнет еще раз, даже не задумываясь, что ему сломают на этот раз. Никакой подробный инструктаж по рукопашному бою не сможет этому научить, – если инструктор не окажется садистом, – и даже после этого будут возникать всякие трудности, потому что опыт ученика окажется искусственно искажен и ограничен.
Сан-Франциско – город, в котором полно каратистов. В 1965-м там было, по самым приблизительным подсчетам, семь тысяч человек, занимающихся этим по всем правилам, то есть платящих за обучение учеников каратэ, шатающихся по Бей Эреа… но в любом популярном баре ты можешь услышать рассказ о бармене, который вырубил «чувака, попытавшегося выкинуть какие-то каратистские штучки». И едва ли имеет значение, насколько правдивы эти рассказы. Существует весьма обоснованная точка зрения на решение вопроса – выживешь ли ты или отдашь концы при непосредственном столкновении. Это всегда зависит от выработанных рефлексов. Бармен со шрамами и сбитыми костяшками всегда ударит быстрее и сильнее, чем какой-нибудь занимающийся каратэ новичок, который ни разу еще не умылся ни своей собственной кровью, ни кровью своего врага. Короче, пороха еще не нюхал. По той же причине Ангел Ада, который частенько залетал со своим «боровом» на вираже на склон, чтобы еще шутить по этому поводу, будет ездить на мотоцикле стильно и непринужденно. Такая стильность и непринужденность приходят только после того, как ты насобираешь на свою голову сотню-другую весьма болезненных шишек.*
Проболтавшись с Ангелами какое-то время, я привык к виду блевотины, бинтов, экскрементов и похмельных физиономий, так что стал воспринимать все как должное и перестал спрашивать, что да как случилось. Обстоятельные и завлекательные рассказы про «махаловки» – всегда и везде вообще-то темы обычные, а неважные – столь же скучны и предсказуемы, как и поединки в любом из ночных шоу. Большинство подобных схваток происходят с чужаками, которые не понимают, во что они ввязались. Люди, знающие Ангелов, прекрасно осведомлены об этике правила «все на одного», которая не подлежит каким-либо законам о сроках давности. Ангел в кругу себе подобных находится в такой же безопасности, как и курьер мафии в лихом итальянском квартале.
*Пять Ангелов Ада погибли в стычках или авариях в 1964 году, трое – в 1965-м, и трое – в 1966-м (пока трое!), не считая еще одного, серьезно раненного в живот, и другого, парализованного на всю оставшуюся жизнь после перелома шейного позвонка в результате пулевого ранения.
Несмотря на этот зловещий иммунитет, они время от времени случайно перегибают палку, и их люто избивают люди, которые не врубаются в расклад или предпочитают пренебречь принятыми правилами и понятиями. Даже Баргер, занимающий пост Президента Оклендского отделения уже восьмой год, не отрицает, что ему сломали нос, вывихнули нижнюю челюсть и выбили зуб. Впрочем, в какой-нибудь байк-аварии мотоциклиста может изувечить покруче, чем в дюжине неудачных драк. У Сонни-Приколиста из Берду: в голове – стальная пластинка, в руке – стальной стержень, пластиковая лодыжка, на лице – глубокий шрам, и все это из-за аварий. Он получил свою кличку, после того как другие Ангелы решили, что стальная пластина в голове могла странным образом подействовать на его мозги. Когда в октябре 1964 года Ангелы из Берду предприняли пробег в Санта-Ана, Сонни-Приколист ввязался в большую драку с местными гражданами. Многочисленная толпа собралась, чтобы послушать его подзаборные ругательства в адрес копов, судов и общества в целом. Позже его посадили за огромное количество неоплаченных дорожных штрафов.
ХУЛИГАНСКИЙ ЦИРК
ИЗНАСИЛОВАНИЕ И НАКАЗАНИЕ БЕЙСС ЛЕЙК