Только я ошибалась. Стася позвонила мне на следующий день. Голос у нее был совершенно убитый. Она сказала:
– Слушай, такое несчастье приключилось…
Мне показалось – она чуть не плачет, и я пришла в такое душевное волнение, что стала бы грызть ногти, если бы не вчерашний маникюр, от которого мы в суматохе не успели избавиться. Мои бледно-оранжевые ногти произвели форменный фурор среди сослуживцев – разумеется, я имею в виду Светочку. Страшно подумать, что бы с ней приключилось, успей мы распорядиться насчет бабочек или блесточек!
– Что такое?
– Мне позвонили из «Эдема»… Они меня берут…
У меня отлегло от сердца.
– Ну и что? Экая беда.
– Как – что? Я ведь уезжаю с Малышом. Он уже и билеты заказал.
Затруднения Стаси все так же были мне непонятны.
– Так в чем же дело? Объясни, что тебе нужно уехать, что выйдешь на работу попозже.
– Что ты! – испугалась Стася. – В «Эдеме» только посмеются надо мной! У них там на это место желающих – вагон и маленькая тележка. Нет, два вагона и большая тележка! В общем, меня ждать не будут.
– Стася, – сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал авторитетно и весомо. – Тогда подумай, нужна ли тебе эта работа? Михаил намекал, кажется, что тебя ждет предложение руки и сердца. Вряд ли он захочет, чтобы его жена служила продавщицей в магазине косметики. Так что, может быть, это и к лучшему.
– Да-а, – жалобно протянула Стася. – А что, если я его родителям не понравлюсь? Что, если никакого предложения меня не ждет, а сюрприз – это всего лишь, допустим, котенок или цветочек? Вот тогда я в дурах окажусь, не находишь? Да и вообще, предложение предложением, а пока свадьба, пока суд да дело, мне же как-то жить надо, а я девушка самостоятельная.
И рассудительная, хотелось добавить мне.
– Вот что, ты приезжай ко мне сегодня, можешь?
– Не знаю, постараюсь.
– Постарайся, пожалуйста. Может, мы что-нибудь вместе придумаем.
Если бы Глеб в тот день оказался занят – ничего бы и не было.
Ничего бы и не случилось. Все бы осталось, как прежде.
Но он оказался свободен. И с радостью согласился «пригласить меня на свидание».
Я увидела Стасю, еще когда мы только подъехали к дому. Она стояла на балкончике, хлипком, аж жуть, и курила. Сигарету сестра держала неловко, щепоткой, и я поняла, что курит она редко.
– Ну, что ты так долго! – кинулась она ко мне, едва я перешагнула порог. По ее смятенному лицу я поняла, что она действительно ждала меня, и вся эта ситуация для нее трудна, неразрешима, и Стася ждет моей поддержки. Внезапно душу мою заполнила гордость – я была нужна сестре! Она ждала меня, чтобы я поддержала ее в тяжелую минуту жизни!
Правда, эта радостная гордость была порядком подпорчена, когда из кухни вышел Малыш.
Ага, значит, мы тут не одни.
Впрочем, на этот раз Малыш мне даже понравился.
– А что, Глеб не поднялся с тобой? Планируем устроить мозговой штурм! – сказал он мне и подмигнул.
Помимо воли я улыбнулась ему и набрала номер Глеба.
Мы уселись за маленьким кухонным столом. Пили крепчайший кофе, который Стася молниеносно варила в крошечной турке-«эгоистке».
– Итак, позвольте открыть заседание, – провозгласил Малыш. – Я как учившийся в юридическом институте буду его вести. Слушается дело Анастасии Волковой, желающей и конфетку съесть, и…
– Малыш! – укоризненно сказала Стася.
– … и на карусели покататься. Подсудимая не верит в то, что на карусели ее будут катать до конца дней, пока смерть не разлучит нас, и непременно желает получить в придачу еще и леденцового петушка на палочке. Господа присяжные заседатели, прошу высказывать свое мнение. Любое, в порядке бреда. Что вы имеете сказать, прекрасная Александрина?
– Мне кажется, всю жизнь кататься на карусели – это не так уж и весело, – сказала я. – Стасе нужно все-таки сходить в «Эдем» и попробовать там договориться.
– Безнадежно, – махнула рукой Стася.
– Глеб, будешь секретарем, записывай этот вариант. Не надо ничего отметать с ходу, на то и мозговой штурм, чтобы валить все в кучу, а после разбираться. Со своей стороны, Анастасия, что ты можешь предложить? Ну же! Любой, самый невероятный вариант!
– Может быть, мне не ехать? – произнесла Стася.
Над столом сгустилась тишина. Малыш смотрел на Стасю, словно не вполне ее узнавал. У него было растерянное детское лицо, и вдруг я поняла, почему моя сестра зовет этого высокого парня Малышом.
– Настя, почему? Мы же решили… Я думал, ты хочешь этого так же, как я…
– Я хочу, – у Стаси на глазах блестели слезы. – Но и в «Эдем» тоже хочу. И потом, у меня странное, неприятное какое-то предчувствие. Вдруг самолет упадет?
– Ох, Настя, – усмехнулся Малыш. – Вот чего ты боишься… Я тебя уверяю – все будет в порядке. Но, Глеб, ты и этот вариант тоже запиши. В конце концов, мои родители собираются приехать сюда зимой. У меня были другие планы, но если уж тебе так дорога эта работа, можно все перенести… Твоя очередь, Глеб.
– В детстве я всегда мечтал, чтобы у меня был брат-близнец, – помолчав, сказал Глеб. – Мы бы учили уроки по очереди и подменяли бы друг друга.
– Нет! – выпалила я прежде, чем успела понять его мысль.
– Нет! – сказала Стася в унисон со мной.
– Интересная мысль, – произнес Малыш в ту же секунду.
Наши слова столкнулись в воздухе.
Стало тихо.
– Разумеется, это нереально, – поторопился добавить Глеб. – Вы не так уж и похожи…
Вот этого ему не стоило говорить.
– Это как так – не похожи? – вскинулась Стася. – Да сейчас я Аське такой макияж забабахаю – увидишь, как мы похожи! А если еще и волосы ей постричь и подкрасить, тогда вы все вообще офигеете.
– Вообще-то, – мягко заметил Глеб, – я имел в виду не Александрину. Она сможет походить на тебя, хотя бы внешне. Цена вопроса – полчаса работы визажиста. А вот чтобы ты смогла держаться и вести себя так же – придется потрудиться.
– Это что же ты имеешь в виду, блин? – не желала сдаваться Стася.
– Извини, Настя, но хотя бы твой лексикон: «забабахаю», «офигеете», все эти «блины». Потом манера держаться, осанка, поведение за столом…
Стася вдруг покраснела. Даже шея у нее стала красной, даже грудь в глубоком вырезе блузки. Я смотрела на нее. Она же уставилась на стол. Перед ней стоял бокал с надписью «No bitchin in my kitchen», из него торчала ложечка. Печенье лежало прямо на столе, все вокруг было усыпано крошками и сахаром. Я захватила единственную имеющуюся в доме Стаси чайную пару, положила свое печенье на тарелку. Но меня так воспитали. В конце концов, смахнуть крошки – минутное дело. Я только открыла рот, чтобы это сказать, но Стася встала и быстро вышла из-за стола. Я кинулась за ней.