– А, собственно, почему нельзя? – говорил Алексей сам себе, расхаживая по спальне своего швейцарского дома. – Почему? Не разорваться ж моей душе, не треснуть по швам? Исполнить отцовское завещание? Смешно. С тех пор как он встретил мать Вероники (кстати, ее тоже звали Верой, не знак ли это?), он жил с мамой по обязанности, по долгу. И я собираюсь жениться – по долгу. Но ведь он хотел, чтобы по любви, по любви! И я хочу того же? Тогда зачем?
В бескровном, но жестоком сражении импозантный бизнесмен победил. Временно. Вероника была официально приглашена в гости, неофициально – замуж. Тут уж вылез одинокий Быков – напрямую о свадьбе сказано не было. Партизанская вылазка оказалась успешной, превосходящие силы противника были сломлены, и, встречая невесту в аэропорту, Алексей уже знал – он не сможет жениться на этой девушке. Испортит жизнь и себе, и ей, зачем это надо? Жениться ради внешнего благополучия? Это отвратительно. Она красивая, неглупая, должно быть, славный человек – но не тянет к ней, она ему безразлична. И отец бы понял его!
Но у Вероники были свои планы. Это Алексей понял, как только увидел ее в аэропорту – она выглядела очень взволнованной, возбужденной и... счастливой? Обхватила его за шею, прильнула всем телом, стала быстро целовать в лицо, смеясь мелким, как от щекотки, смехом. Он, смущенно что-то бормоча, пытался стряхнуть девушку, но та прилипла, как пиявка. Всю дорогу мешала вести машину – лезла с поцелуями, взахлеб рассказывала что-то и вообще казалась непохожей на себя прежнюю, весьма сдержанную особу. Это Алексей заметил вслух.
– Я просто очень боюсь летать, вся извелась. И соскучилась по тебе. Но теперь мы больше никогда не расстанемся, правда?
Она спешила, лихорадочно спешила, чувствуя – он уходит, ускользает, и все эти сложные кульбиты были зря! Зря она распоряжалась судьбой дурочки Солодковой, зря тряслась во время проверки документов, врала, подличала, предавала – зря, зря, зря! Не давай ему сорваться, говори, забалтывай, пусть почувствует твою близость, пусть одуреет, потеряет голову...
От волнения она натворила много глупостей. Навредила своему имиджу достойно-сдержанной девицы нервными поцелуями у всех на виду. Это стоило сделать дома, но дома ее угораздило совершить очередной ляп. Алексей повел ее смотреть апартаменты. Дом большой, красивый, но отделан и обставлен по-дурацки. При таких деньгах можно позволить себе роскошь, верно? А этот увалень оформил дизайн «в духе японского минимализма» и доволен. Мебель скучная, строгая, стены везде однотонные, полы не блестят. Он говорит «беленый дуб», смотрит со значением. А нам-то что? Дуб – не дуб. Доски, как в деревне. А в «Эрмитаже», где новоявленной Веронике Солодковой привили вкус к настоящей роскоши, паркет тоже дубовый, но лакированный, и как блестит!
– На стенах кварцевая краска. Когда на нее падает луч солнца – происходит естественная процедура кварцевания. Очень полезно.
Все же он зануда. Ну ничего, после свадьбы мы здесь все переменим. Хочет Японию, будет ему Япония, но с хризантемами, сакурой, кимоно – и чтобы было много красного и золотого!
– Это твоя комната. – Алексей открыл дверь. – Ты можешь отдохнуть, принять душ, переодеться... Через три часа будет ужин.
«Вот как, торжественный обед. Надеюсь, что торжественный. Нет уж, голубчик, если я уж сюда попала – никуда не уеду, сяду прочно! Ты не представляешь, какой сюрприз ждет тебя к обеду!»
Подвенечное платье Анжелика Тятькина, она же Саша Геллер, она же Вероника Солодкова, купила у провинциального антиквара, ввиду бедственного положения давшего объявление в газету. Кружевной корсаж, старинный. Древнее кружево цвета слоновой кости стоило бешеных денег. Деньги Аля бесстрашно изъяла из папашиной заначки, давно подсмотрела код маленького сейфа. Примеряя платье, вспомнила Солодкову – как та стояла у зеркала в «Манеже», как громоздко выглядела в дешевом, безвкусном платье. Темной радостью переполнилась грудь, затянутая в кружева изысканного подвенечного убора. В нем она и спустится к обеду. Он все поймет.
И когда Аля стала в дверном проеме – изящной севрской статуэткой, хрупкой фарфоровой невестой в старинных кружевах, – он чуть сознание не потерял. Пусть стол за его спиной не выглядел накрытым для романтического ужина для двоих, при свечах. Пусть он ни разу не поцеловал ее. Пусть счастье это чужое, краденое... Но удача всегда на стороне сильного, и она сорвет банк.
– Пусть это будет наша помолвка, – прошептала Анжелика-Вероника, обдавая нареченного светом своих порочных, лживых, карих глаз, спрятанных за голубыми линзами. – Смотри, вот она, половина кольца. А где твоя? Нам нужно только соединить их...
Ее голос дрожал и прерывался, сердце ухало в черную бездну, наполненную извивающимися тварями, а Быков молчал, все молчал и смотрел на нее, и неизвестно, чем бы разрешилось это молчание, если бы у него вдруг не запиликал телефон.
– Извини... Да?
Он долго слушал, двигал бровями.
– Да. Она здесь. Сегодня прилетела.
И потом протянул мобильник ей.
– Вероника, это... Это твой отец. Он обеспокоен, кажется. Ты что, не сказала ему, где находишься?
Она недоуменно пожала плечами. Несмотря на все труды и старания, ей не удалось врасти и вжиться в Солодкову. Анжелике примерещился родной ее папенька, неудачливый депутат-реставратор Лапутин. Но как он мог звонить, если, по идее, должен торчать с Верой в Марьяшкиных хоромах, откуда у него этот номер?
– Привет, папуля... Как дела? Сердишься, что я вот так уехала? – прощебетала она и виновато улыбнулась стоявшему рядом Алексею. Ах, я виновата, я была сердита на папу и не сказала ему, куда и к кому уезжаю, он так волновался.
– Кто вы? – сказал ей в ухо очень близкий мужской голос, да так, что у нее по спине сразу побежала струйка холодного пота, а лицо изменилось. – Вы не моя дочь. Позвольте...
Она не успела ничего сказать. Алексей твердо взял у нее трубку, вытащил телефон из бледных, окостеневших пальцев.
– Юрий Иванович? В чем дело?
Она не слышала дальнейшего разговора. Повернулась, свистнув юбкой по полу из беленого дуба, и быстро взбежала по лестнице. И когда Алексей – потерянный, оглушенный – закончил разговор, Анжелики Тятькиной уже не было в его доме. Только на кустике шиповника, растущего у входа, белел лоскуток органзы – словно колючий страж пытался удержать лгунью.
* * *
Самые великие аферисты горели на мелочах. Анжелике Тятькиной и в голову не могло прийти, что Юрий Иванович Мурашов, встревоженный странными вестями, решит навестить свою дочь. Дома он, как и следовало ожидать, никого не застал, походил по комнатам, вдыхая холодный, нежилой запах. Все же, несмотря на супружеские радости с молодой женой, он тосковал по дочерям – и по Веронике больше, чем по Виктории. У Вики все в порядке, она счастлива в своем немецком идиллическом гнездышке, а Вера... Обозленная, замкнутая, такая отважная и беспомощная... Она-то как? Неужели в самом деле отправилась неизвестно куда, неизвестно с кем?