Тот не глядя сунул руку в карман, деловито поинтересовался:
– Сколько?
– Не знаю, сам решай. У него обычная такса – шкалик водки. А нам возьми мартини и шампанского, ну, три бутылки…
– Да его пустят в магазин? Фейсконтроль он пройдет? И кстати, он знает, что такое мартини-то? – хмыкнул Дмитрий, покосившись на Иваныча.
– Знаю, – заявил Иваныч, и в голосе его прозвучала законная гордость. – Дрянное пойло, как самогон на пектусине…
На всякий случай ему дали пустую бутылку из-под благородного напитка и спровадили.
– И не стыдно тебе живого человека на посылках держать? – попрекнула Дима Мелкого.
– Ничего, он мне больше должен. Иваныч мужчина глубоко пьющий, одинокий. А квартирка у него – лакомый кусочек. Приходили к нему тут недавно…
– Кто?
– Кто-кто. Двое с носилками, один с топором. Эти… Черные риелторы. Но я закрыл Иваныча грудью, и он оценил эту услугу. Когда протрезвел, разумеется. Так что бегает он не в службу, а в дружбу.
Когда Дмитрий с Олегом вернулись в комнату, там шла оживленная беседа. Подвыпившая Ольга наезжала на Кирилла.
– А как ты изобразил эту гламурную фифу? Ну, как ее… Таю Сталину? Слушай, ну это же лубок! Базарный лубок! Ты бы ее еще на берег озера положил в виде русалки! А по озеру чтоб лебеди плавали пополам с кувшинками!
– Это стиль, – пожимал плечами Кирилл. – И лубок не так уж плох, как ты себе представляешь.
– Ну, конечно! Ты потрафил самой Сталиной – главное, бриллиантов не пожалел и саму приукрасил… Налетай, не скупись, покупай живопи́сь!
– Да, – покорно согласился Кирилл. – Да, это заказ. Но ты сама прекрасно знаешь – я работаю над большой картиной, которая не имеет ничего общего с этой халтурой. А халтура нужна, чтобы водить мою обожаемую тетку по ресторанам. Угадай, кто эта тетка?
– Неужели Тая Сталина? – хохотала Оля.
– Лелечка, ну что ты привязалась к нему? – возмутился Олег. – Не расстраивайся, Малевич, твоего великого тезку тоже не понимали мещане!
– Да! – гордо заметил Кирилл.
– Ну, если краткость – сестра таланта, то наш Малевич – гений, – заметил Олег.
Все расхохотались.
– Кстати, – невозмутимо поинтересовался Кирилл. – Кого вы там за выпивкой отправили? А то я натура тонкая, плохую водку употреблять не могу…
– Алкаша местного, он у меня на посылках, – ответил Олег.
– А он не смоется с деньгами?
– Да ты что? – возмутился Олег. – Кристальная душа!
– Да у тебя все кристальные, идеалист ты наш, – вздохнул Кирилл.
Но его дурные предчувствия не оправдались – Иваныч явился, в комнату входить не стал – деликатно погремел бутылками в прихожей и откашлялся.
– Ну, приступайте, аристократы и дегенераты! – возопил Мелкий, внося сумку с бутылками. – Водку они, видишь ли, пить не могут! Да не вылакайте все шампанское, оставьте Жанночке хоть немного!
– Ну, куда ты поедешь, скажи на милость? Ты же там пропадешь! Кому ты нужна в этой Москве, дурочка из переулочка? Кобелям московским несытым? Мужа себе там поймать надеешься? Так вот фиг! Московские только испортят, а ни за что не женятся! Приползешь обратно – не пущу! Лимитчица!
Мать бушевала третьи сутки. И вот что странно – она уже год как знала, что ее единственная дочь «намылилась» в столицу, и помалкивала. Неужели надеялась, что чадо переменит решение? Вряд ли – учитывая Юлькино упрямство. А теперь бушует только от безнадежности да от страха за своего ребенка.
Юля, низко склонившись над гладильной доской, с ожесточением водила утюгом по полотенцу. Ее красивое лицо было совершенно спокойно, и это еще больше взбесило Татьяну Витальевну.
– Отвечай, когда мать с тобой разговаривает! – выкрикнула она.
Юля подняла на нее глаза.
– Пожалуйста, успокойся, – сказала девушка негромко, зная, что повышенным тоном можно мать еще сильнее завести. – Мне кажется, было бы гораздо лучше, если бы мы провели последние часы вместе в тишине и спокойствии. Потом, ты прекрасно знаешь – я еду не на пустое место. Там Жанна. Она мне поможет, она обещала. Неужели ты не хочешь увидеть меня в сериале? Представь: что-то вроде «Талисмана счастья» или «Страстей из табора»… И я – в главной роли…
– Так уж и в главной! Да там своих красоток хоть ж… ешь! И Жанна твоя – думаешь, нужна ты ей! Каждый ведь сам за себя!
– Мам, все будет хорошо. Ты же знаешь, я сильная…
– И сильная, и умная, красавица моя… Да только в столице и не таких обламывали…
В голосе женщины послышалась слеза, и Юлька досадливо поморщилась. Эта чуть заметная гримаса не ускользнула от внимания Татьяны Витальевны, и ее расслабленность тут же как рукой сняло.
– Что ты на мать-то косорылишься? – снова запричитала она. – Растила я тебя, растила, сама ночей не спала, куска не доедала, все для тебя…
– Я не просила, – коротко ответила Юля, схватила полотенце и, выдернув шнур утюга из розетки, удалилась в свою комнату.
Татьяна Витальевна бессильно опустилась на стул, и по ее пухлым щекам покатились слезы. Впрочем, наравне с горькой обидой в ее душе уживалась и гордость за дочь – красавицу и умницу. Ведь никто не думал, что так выправится Юлька! Все время гадким утенком была, и зашуганная до страха, а ишь, какая теперь… Ничего, даст бог, не пропадет. Глядишь, и замуж за москвича выскочит, в столице жить будет! А может, и правда в сериале снимется? Все с Жанной они всю школу дружили, та и правда пишет – приезжай. Она как раз этими сериалами и занимается, только не снимает и не играет, а что-то еще там, не понять. Ведь бывают случаи – вон и в журналах пишут, и в газетах! Приехала из провинции – раз, и звезда!
И Татьяна Витальевна в мыслях своих добралась уже и до Голливуда, а дочь как ушла в комнату, так и не появлялась больше.
«Наверное, спать легла, – вздохнула про себя Татьяна Витальевна. – Зря я так с ней. И не поговорим напоследок… Ну ладно, все равно ей завтра рано вставать. Да все ли она собрала?»
Но тревожить дочь не решилась.
А Юля и не ложилась. Сидела с ногами в кресле. Тонкие пальцы неустанно перебирали звенья толстой цепочки, похожие на кофейные зерна. Другой рукой девушка листала альбом с фотографиями. Со снимков смотрела нескладная девчонка, настоящее чучело! С ума сойти, неужели она когда-то была такой? И ведь не так уж и много времени прошло…
В детстве Юля была совсем некрасивой. Слишком худая, угловатая, большеротая, с непокорной гривой черных кудрей, которые все не удавалось толком причесать, с густыми бровями, которые придавали девичьему лицу нелепо-суровое выражение… Мать только вздыхала глядя на нее, а в школе дразнили «растрепой» и припоминали «Маппет-шоу». Так бы Юлька и махнула на себя рукой, смирилась бы со своей непривлекательностью, но жизнь ее повернулась иначе, и ей понадобилось стать красивой. Не просто симпатичной или привлекательной, а непременно первой красавицей, так чтоб все падали! А уж если Юля чего-то хотела – она этого добивалась.