— Прошу вас оставить свои грубые шутки, Анастасия Андреевна, и вообще изменить тон: прием ваш представить меня стариком устарел. Сколь я ни стар, а все же моложе вас года на четыре, вы уже более пятнадцати лет замужем и пусть кто угодно, только не я, верит сказке, будто вы вышли замуж за барона восемнадцати лет. Не вынуждайте меня документально доказывать ваши лета. Добавлю еще, что замужней сорокалетней женщине, матери двоих детей, не подобает цепляться за случайного любовника. Связь наша длится года четыре и-шутка слишком затянулась для простого флирта, а я не хочу более быть посмешищем общества и ставить рога доброму и доверчивому барону. Женюсь я или нет — дело не в этом, но вас-то я больше не хочу. Понимаете? Мне до отвращения надоели ваши пошлые шутки и грубая фамильярность, которой вы удостаиваете меня, чтобы выставить, словно напоказ наши грязные и преступные отношения. Мне стыдно перед невинной девушкой, которая светлым видением появилась на моем пути. Вы говорите, что Мэри любит меня первой, чистой любовью своего юного сердца? Ну, так вот, да будет вам известно, что я сознаю свою полную несостоятельность перед таким счастьем и не смею высказать более теплое чувство, пока вы роковой тенью преследуете меня и являетесь в моей жизни оковами каторжника. А что касается вашей угрозы скандала, я ее не боюсь. Ваш муж вернулся, и я перестаю быть вашим кавалером или, вернее, холуем. Довольно, я слагаю с себя эту роль. А женюсь я или нет, но вас, повторяю, я больше не хочу!
Онемев от бешенства и злости слушала баронесса эту горячую отповедь, и лицо ее постепенно краснело. Вдруг с проворством кошки сняла она вышитую золотом, но изрядно потрепанную туфлю и проворно, не нарушая молчания, отвесила доктору две звонкие пощечины. Прибегала ли она безнаказанно и раньше к такому способу усмирения бунтовщика — неизвестно, но на этот раз он, видимо, не был расположен выносить это. Глухо вскрикнув, Заторский вскочил и бросился на нее.
Мэри не видела окончания сцены. Дрожа от гадливости, выскочила она из засады и помчалась по балкону в примыкавшую к музею залу. Но едва только она вошла туда, как остолбенела, а ужас буквально приковал ее к месту.
На противоположном конце комнаты сидел тигр, окруженный кроваво-красным ореолом. Страшный зверь с глухим рычанием пополз к ней навстречу. Его зеленоватые глаза фосфорически блестели и ей даже казалось, что она слышит, как тот лязгает зубами. Мэри невольно отскочила назад, но голова закружилась, и она без чувств упала на пол.
В это время Вадим Викторович вырвался из будуара, с шумом захлопнув дверь. На быстром ходу он споткнулся о лежавшую на полу в обмороке Мэри и едва не упал.
Выругавшись, он нагнулся, посмотреть обо что задел и, узнав девушку, вздрогнул, не понимая, как она могла очутиться тут. Убедившись, что она в обмороке, доктор осторожно поднял ее и отнес в библиотеку, а там положил на диван и зажег стоявшие на письменном столе свечи. Живо сбегал Заторский в столовую, где постоянно находилось вино, налил полстакана «мадеры» и вернулся в библиотеку: Мэри все еще лежала без чувств. Как хороша она была в своей неподвижности. Сердце его забилось сильнее, и он не устоял, чтобы не поцеловать ее холодную руку. Но врач взял верх, и Заторский усердно принялся помогать ей: растирал руки и виски, дал нюхать соль, которую всегда имел при себе, и через несколько минут Мэри открыла глаза.
Вся дрожа, привстала она, затем села, с безумным страхом оглядываясь кругом и глухо шепча:
— Тигр!.. Тигр!..
— Про какого тигра вы говорите? — с удивлением спросил Вадим Викторович.
— Тигр из музея. Он полз ко мне, озаренный красным кровавым ореолом, скрежетал зубами и глухо рычал, — и от ужаса она закрыла лицо руками.
— Мария Михайловна, опомнитесь: вы больны и у вас просто галлюцинация. Поймите же, что сдохшее уже несколько месяцев животное не может ни ползать, ни скрежетать зубами. Но что вы делали здесь так поздно?
— Я не могла спать и пошла за книгой в библиотеку, — ответила Мэри, смущенно глядя на него.
Ведь не могла же она признаться, где была, а в то же время искала на лице доктора следы только что полученного им оскорбления. Да, на мертвенно-бледном лице Заторского горели два красных пятна. Как она ненавидела эту подлую тварь. Если бы она, Мэри, вышла за него замуж, то никогда не стала бы его бить.
— Я принесу вам успокоительных капель, а затем ложитесь и усните, — в эту минуту сказал доктор.
— А если тигр опять придет? — боязливо спросила Мэри.
— Нет, нет, не придет, будьте покойны. Я сию минуту вернусь и провожу вас до вашей комнаты.
Действительно, Заторский скоро пришел со стаканом, который Мэри покорно осушила. У двери ее комнаты доктор простился с ней и вернулся к себе.
Но Мэри была слишком взволнована, чтобы уснуть, и в ее памяти попеременно вставали: то видение тигра, то отвратительная сцена, которой она была свидетельницей. Нет, ни за что на свете не останется она здесь, и завтра же напишет отцу, прося взять ее. Он тоже, наверное, уедет после сегодняшней сцены. Затем она сумеет заставить его прийти к ним, если бы даже понадобилось для этого заболеть: в городе он будет свободнее, вне надзора этой ведьмы. Затем ей вдруг становилось страшно: что скажут родители, когда узнают кого она полюбила? С папой еще ничего: он такой снисходительный и покладистый. А мама? Что скажет мама?.. Ей уже виделось недоверчивое и почти испуганное лицо матери и слышался вопрос: «Как, Мэри, ты полюбила любовника этой женщины? Не стыдно ли тебе?»
За всеми этими опасениями и размышлениями усталость сломила ее, и она уснула.
Но к доктору сон не шел. Отвратительная сцена с баронессой взбудоражила его, а сильнее всего выросла бешеная злоба против этой негодной бабы. Уже начало светать, когда он, наконец, уснул. Еще не было и семи часов, когда его разбудил бледный и испуганный лакей.
— Господин Доктор, беда случилась. Карл, ночной сторож, найден полумертвым, а на шее у него рана. Не знаем, что делать, — бормотал он.
Заторский наскоро оделся. Приказав слуге нести походную аптечку и ящик с хирургическим инструментом, он пошел к раненому.
В людской, где столпилась прислуга, в постели лежал Карл, а в его ногах, закрыв лицо передником, рыдала женщина.
Доктор нагнулся над раненым и внимательно осмотрел его.
Карл был двадцатитрехлетний парень. Еще накануне он был олицетворением цветущего здоровья. Доктор знал его и теперь поразился восковой бледности его лица: точно вся кровь вытекла из его раны, которая между тем не была велика.
— Кто нашел раненого и где? Кто эта плачущая женщина?
— Это Фредерика, прачка: она тетка Карла. Я — Дитрих, садовник, и мой помощник Готлиб нашли парня на садовой аллее, когда пришли утром поливать цветы, — ответил вышедший вперед человек.
— Хорошо. Вы оба и тетка останьтесь помочь мне, а все остальные пусть выйдут, — распорядился Вадим Викторович.