— Я счастлив, что могу воспользоваться вашим великодушным желанием, князь, и вполне ценю оказанное мне доверие. Клянусь честью, что никогда ни одним словом не выдам кому бы то ни было то, что вы мне расскажете, — сказал доктор, протягивая князю руку, которую тот молча пожал и с минуту собирался с мыслями.
— Я должен начать свою исповедь несколько издалека, с одного происшествия, которое, собственно, меня лично не касается, но оно было тем непонятным оккультным явлением, на которое я впервые натолкнулся. В то время я был таким же, как и вы, неверующим, мне не случалось беседовать с настоящим оккультистом, т. е. с человеком, который живет, если можно так выразиться, вне материальной жизни и знает, что происходит там, где наши грубые восприятия не дают ничего.
Я был тогда в Лондоне, намереваясь провести там несколько месяцев, чтобы развлечься и попутно заняться археологией, к которой всегда питал большую склонность. Устроившись, я отправился повидать своего приятеля, Лионеля Ворстед: он служил в Петербурге при посольстве, и я с ним очень подружился. Это был богатый светский молодой человек, и вел он весьма рассеянный образ жизни, но это не мешало ему быть прекрасным, симпатичным малым. Увидев его, я поразился происшедшей с ним страшной перемене: он был так бледен, худ, грустен и мрачен, ну точно встал после тяжелой болезни. Он вел уединенную жизнь, а все его общественные и религиозные убеждения так радикально изменились, что я не узнавал его, хотя до меня уже доходили слухи об одном загадочном приключении, где он являлся главным действующим лицом, и вследствие которого с ним произошла замеченная мною перемена. Я передам вам это таинственное происшествие в том виде, как слышал от самого Лионеля, пробелы же дополнила потом его старшая сестра, леди Эвелина, принимавшая деятельное участие в этой истории.
— Случилось это вскоре по возвращении его из Петербурга. Лионель отправился на несколько недель охотиться в замок сестры, леди Эвелины, а там влюбился в дочь фермера, Фенимора Вильсона, и молодая девушка тоже полюбила его. По виденному мною портрету, должен признаться, что молодая особа была восхитительна: настоящая головка херувима с белокурыми густыми кудрями, большими голубыми глазами и ослепительным цветом лица. Лионель был без ума от нее. Молодые люди виделись потихоньку и мечтали сочетаться, как вдруг их тайна открылась и вызвала бурю в семье Лионеля. Отец намеревался женить его на дочери богатого соседа, своего старого друга, и Лионель был с ней с детства помолвлен, так сказать, а леди Эвелина сочла даже обидой намерение брата жениться на дочери ее арендатора. Кроме того, Вильсон считался человеком грубым, злым, наглым, а его жена за год до того утопилась с горя: не было также тайной, что фермер решил выдать дочь за соседа, тоже фермера. Значит, Лионелю пришлось выдержать натиск с двух сторон, а так как характера он был доброго, сговорчивого, даже слишком слабого, то и уступил, дав слово отказаться от своей любви и «безрассудного намерения»: он позволил торжественно обручить себя с мисс Эллинор Кроун. Через несколько дней после этого торжества стало известно, что на ферме Вильсона тоже отпраздновали обручение Фенимор с фермером Джонсом и что вскоре состоится свадьба. Все это глубоко потрясло душевно и даже физически Лионеля. Отцу он объявил, что ему необходимо несколько месяцев полного уединения и отдыха, а потому он намерен отправиться в замок на берегу моря, перешедший к нему из рода его покойной матери. Домашние не противились его желанию, и Лионель, будто бы по предписанию врача, уехал подышать свежим воздухом. Дальнейшее я знаю от него самого.
Однажды около полуночи сидел он в кабинете и читал, как вдруг на него пахнул порыв холодного ветра. Он подумал, что открылось окно и оттуда ворвался свежий, морской ветер, но в ту же минуту послышались удивительные звуки: на струнах словно стеклянного инструмента играли такую невыразимо грустную мелодию, что Лионель содрогнулся, не понимая к тому же, откуда шла эта душераздирающая музыка. В эту минуту приподнялась портьера и на пороге спальни появилась Фенимор, в широком белом кисейном платье и черном плаще с капюшоном. Онемев от изумления смотрел он на нее, а потом в порыве радости бросился к ней и сжал в объятиях.
— Ты изменил мне, Лионель, — произнесла она с грустной улыбкой, сбрасывая плащ на кресло.
— Фенимор, не осуждай меня, пока не выслушала! Но откуда ты пришла? Ты совсем мокрая! — воскликнул мой приятель.
— Погода скверная и идет дождь, а я здесь поблизости гощу у дяди, преподобного Вильсона. У нас тут, около церковного дома, семейный склеп, — ответила она.
В ту минуту мой приятель не обратил внимания на эти ее слова и подумал, что она приехала по случаю какого-нибудь поминального дня. Вполне счастливый он угостил ее вином с пирожками, и они болтали. Во время разговора она сказала ему:
— Никогда не буду я женой того, с кем меня обручили. Я люблю тебя и тебе хочу принадлежать.
Человек слаб, а молодому влюбленному еще труднее устоять против таких слов. Лионель признавался мне, что с того дня Фенимор каждую ночь приходила к нему и была страстной… Ее приход неизменно сопровождался холодным ветром и странным звоном, а уходила она всегда до зари: но Лионель был словно околдован и не обращал внимания на эти странности. Несмотря на письма домашних и их убеждения вернуться, он не уезжал из замка. Тем не менее, однако, он заметил, что каждый раз по уходе Фенимор он ощущал слабость, точно уходила вся его жизненная сила, а вслед за этим он впадал в тяжелый и глубокий, словно летаргический сон. Но даже и такому тревожному обстоятельству он не придавал никакого значения… Беспричинное его затворничество стало, наконец, беспокоить леди Эвелину, которая очень любила брата, а потому приехала взглянуть, на него. Она была поражена его мертвенной бледностью и чрезвычайной слабостью. На ее вопросы Лионель отвечал, что здоров и чувствует себя так хорошо в своем уединении, что нескоро расстанется с ним. Весьма смущенная и озабоченная леди Эвелина допросила прислугу, и жена смотрителя призналась, наконец, что к молодому лорду каждую ночь приходит женщина, с которой он беседует и смеется. Никто не знал, что это за особа и откуда она: прислуга не видела даже, когда она входила и выходила. Один только Боб, грум, заметил однажды, что перед восходом солнца с террасы, примыкавшей к кабинету Лионеля, спустилась женщина в черном плаще и так скоро побежала по дороге, что он не смог проследить. Самым странным являлось то обстоятельство, что на плитах террасы всегда оставалась полоска воды, в спальне и кабинете ковер тоже был совершенно мокрый, но сэр Лионель не говорил об этом обстоятельстве, как будто не замечал его. Старая Сара, жена смотрителя, призналась еще, что раз пришла из любопытства в гардеробную посмотреть в замочную скважину и увидела на коленях у лорда красивую, с длинными белокурыми волосами женщину, страстно целовавшую его, а его лицо было бледно, как мел, а глаза горели, как уголья.
Встревоженная леди Эвелина спросила Сару, не слыхала ли та случайно имени посетительницы.
— Да, слышала, — ответила старушка, — сэр Лионель несколько раз назвал ее Фенимор.