Минуту спустя раскат грома потряс здание, порыв бурного ветра пронесся по подземелью и, несомый духами стихий, Супрамати поднялся в область света, а через несколько минут он был уже в своей лаборатории. Немного спустя прибыл Нивара, мертвенно-бледный, весь покрытый синяками, исцарапанный и в разорванном платье, но торжествующий.
– Ах, учитель! – воскликнул он. – Вот уж могу сказать, что вырвался из ада. Одно только меня беспокоит: я, кажется, укокошил сатанистов с двадцать; конечно, я нехорошо рассчитал, и электрические удары были слишком сильны.
– Ты действовал по праву законной обороны. Кто прикасается к электрической машине, должен нести последствия этого. Но успокойся, Шелом оживит их. Я проделал нечто более жестокое. Чтобы наказать Исхэт, я лишил ее зрения и языка, а ее-то Шелому уже не исцелить, потому что она дерзнула коснуться мага. Но довольно об этом; нам надо скорее принять ванну, чтобы очистить самих себя и платье; от нас воняет падалью.
Через час оба адепта сели за свой скромный ужин.
– Учитель, что делать с двумя спасенными тобою от змей жертвами? Хотя оба находятся теперь в твоем дворце, но ведь они из неверующих?
– Нет, из равнодушных; но сегодняшний случай, наверно, излечил их от увлечения сатанизмом, и мы попытаемся обратить их. В предстоящей великой борьбе именно этих «безразличных» легче всего будет обращать. Ты знаешь, Шелом готовит оккультный поединок со мной; подобные состязания будут везде, так как сатанисты начнут вызывать всех наших братьев, и это очень хорошо. Гордость сынов сатаны натравляет их на эту дерзкую борьбу, в которой они будут, несомненно, побеждены, и на их неудачу мы рассчитываем, чтобы совершить самые многочисленные обращения.
– Зрелище будет любопытное! – заметил Нивара.
– Чрезвычайно любопытное и поучительное. Все скопившееся веками зло выступит на арену для испытания своего могущества. И горе развращающим слабую, невежественную толпу и толкающим ее на зло. Они будут все собраны здесь, и первой их карой будет унижение их гордости, сведенной на нет перед могуществом Создателя, и разоблачение мнимой силы во всей ее слабости. Слепцы! Они воображают, что весь интерес вселенной сосредоточен на этой пылинке, которая суетится посреди миллиардов подобных же ей пылинок и планетных великанов этой бесконечности, где все воспевает славу и мудрость Создателя. Если бы они могли постичь все свое ничтожество, как до глупости смехотворны их бури в капле воды, им было бы стыдно и жалко самих себя. Какой-нибудь «величайший» и прославленный из богохульников и отрицателей Бога, который в бессильной злобе объявил Ему войну и осмеивает Его законы, – вот кто деяниями и словами ведет слепцов к погибели. А сам этот отрицатель, преисполненный гордости, желающий быть мудрее Бога и завидующий славе Христа, был ли он когда-либо в состоянии противодействовать великим космическим законам, мог ли остановить бурю или устранить смерть? И вот когда мятежник, побежденный грозной неведомой силой, уложен будет на смертном одре, а уста, произносившие столько кощунственных слов, онемеют, замкнутые по повелению Божию, и тело представит собой не что иное, как кусок обреченной на разложение плоти, – тогда только станет всем видно, как слабо, ничтожно и жалко было то, что считали «великим».
Когда Шелом с Супрамати вышли из зала, пир принял быстро новое направление.
Вошли сатанинские жрецы, ведя за собой связанных мужчин, женщин и детей; под громкие крики озверевшей толпы пленников потащили к статуе сатаны, стоявшей в конце залы, и стали их резать, спуская кровь в огромные металлические тазы. Когда Шелом вернулся в залу и сел на свой трон, сатанинские жрецы начали произносить магические формулы, которые собирали и материализовали ларвов обоих полов. Равнодушным и жестоким взором смотрел Шелом на корчившихся в предсмертных судорогах жертв, изрыгавших проклятия и ругательства; адская пляска, происходившая перед ним, тоже не трогала его. Он только с наслаждением опустошал подаваемые ему чаши с кровью, не утоляя все-таки мучившей его жажды.
Вдруг случилось что-то неожиданное. Дворец дрогнул от страшного громового удара, подставка идола сатаны раскололась, и статуя грохнулась на пол, придавив стоявших у ее подножия. В тот же миг ослепительный свет сверкнул, как молния, и порыв чистого свежего воздуха – ток четырех стихий – пронесся по зале, опрокинув Шелома и сатанинских заклинателей. Все огни мгновенно потухли, и повсюду раздались рычания, стоны и крики отчаяния – это ларвы накинулись на толпу, так как вызыватели временно лишены были власти над чудовищами, которых сами вызвали из тьмы…
Шелом первым вышел из оцепенения. Вскочив на ноги, с пеною у рта от бешенства, он произнес могущественные магические формулы, и так как по своему искусству он был несомненной силой в своем лагере, то на его призыв появились демоны и с его помощью зажгли огонь. Электрическими разрядами прогнал он затем ларвов и тогда только осмотрел поле битвы, в которое обратилась зала. Множество людей были разорваны в клочья, и окровавленные куски их мяса устилали пол; многие из люциферианских жрецов также погибли и валялись на полу с глубокими ранами в горле. Вопя, рыча и толкая друг друга, перепуганная толпа бросилась к выходу, но грозный окрик Шелома остановил бежавших. Его положительно душило сознание, что изгнанные могуществом мага гости принуждены спасаться бегством из его дворца, унося убеждение в его поражении. Не успел он оправиться, чтобы произнести приличествующую обстоятельствам речь, как в залу ворвались несколько женщин с Мадимом, и на лице их написан был ужас. Бледный и расстроенный, Мадим доложил своему владыке, что Исхэт найдена замертво распростертой на полу подземелья; а ужаснее всего то, что покрыта она голубоватой дымкой, не допускавшей их к ней подойти.
– Проклятый флюид мага, – прошептал Мадим. Минуту Шелом был в замешательстве, но потом, с трудом овладев собою, он хрипло крикнул:
– Крови! Скорее крови для ванны!
Бросились к резервуарам, но они оказались пусты или опрокинуты, а собранного из кувшинов было недостаточно. Шелом затопал от бешенства, но, увидав вдруг в нескольких шагах от себя молодого и крепкого человека, схватил кинжал и вонзил тому в горло. Хлынувшей в изобилии кровью наполнили несколько больших сосудов; но с этой минуты ничто уже не могло остановить бегство толпы. Известно было, что в минуту бешенства никто, даже самый близкий не огражден от ножа Шелома Иезодота, и хотя убийство вообще стало таким обычным делом, что на него не обращали внимания, но все-таки каждый берег свою шкуру. Шелом не придал значения быстрому исчезновению своих гостей.
В сопровождении Мадима и людей, несших кровь, он спустился в подвал, где Исхэт продолжала лежать неподвижно. Когда ее обильно полили горячей еще кровью, голубая дымка действительно исчезла, и к ней могли прикоснуться; затем ее тотчас же унесли в покои. Там Шелом велел приготовить ванну и, влив в нее сильно пахнущие снадобья, опустил туда все еще недвижимую Исхэт. Женщины удалились, и Шелом с секретарем остались одни. Все тело Исхэт было в ожогах, и странная вещь: две полосы белого света покрывали, точно повязкой, ее глаза и рот.