Раздаются восторженные аплодисменты; цветы и драгоценности летят на сцену. Но в ту минуту, как торжествующая артистка раскланивается и благодарит публику, умирающий атлет внезапно приподымается на колени, схватывает сзади свою убийцу, валит на землю и начинает душить. В дикой схватке мечутся они по залитому кровью полу; она отчаянно отбивается, но коченеющие руки умирающего, как железные клещи, впились в ее шею и через несколько минут оба остаются недвижимыми.
Происходившее затем в зале не поддается описанию. Зрителями овладело безумие, жажда крови и убийства; подняв вверх руки, они рычали, точно стая голодных волков; женщины неистовствовали, срывали с себя в истерическом припадке немногие бывшие на них одежды и корчились в судорогах. Несколько человек, охваченные сумасшествием, с пеною у рта катались по полу. Наконец, толпа вскарабкалась на сцену, сосала и лизала кровь, струившуюся из ран убитых.
– Бежим отсюда! – вырвалось у Супрамати.
Он стоял мертвенно-бледный, прижав руки к груди; Дахир откинулся на своем стуле с закрытыми глазами и, казалось, задыхался.
Нарайяна выхватил из-за пояса два кусочка материи, смоченной вином с небольшой примесью первобытной эссенции, и приложил к лицу обоих магов; почти мгновенно они оправились от своей слабости.
– Друзья! Разрушьте же лучше это подлое гнездо вместо того, чтобы падать в обморок. Имей я ваше могущество, дело уже было бы сделано, – проворчал Нарайяна.
Супрамати с Дахиром выпрямились, а в глазах их вспыхнуло негодование и страстное желание покарать этих чудовищ. Сорвав с груди крест магов, они бросились вперед, произнося могущественные заклинания, которым повиновались стихии.
Через мгновенье сверкнули две яркие молнии, принявшие затем форму больших крестов, которые зажигались в воздухе; в то же время сильные удары грома потрясли здание. В первую минуту толпа застыла от ужаса, а затем с отчаянными криками бросилась к выходам, но сыпавшаяся навстречу им молния принудила их отступить. Гром продолжал греметь, стены трещали и вдруг рухнули потолки, придавив теснившуюся в зале и в ложах толпу.
В первый, может быть, раз оба мага не ощутили ни жалости, ни сожаления по поводу вызванной ими гекатомбы; уж очень давно их чистая и гармоничная душа не была потрясена таким чувством отвращения, граничившего с ненавистью.
Отступая задом, они покинули залу и театр прежде, нежели они обрушились; поднявшись затем в облака, они направились к своему воздушному экипажу, который тотчас понес их в дом друга, где они очистились и подкрепились.
На следующий день Ренэ де ла Тур, как звали «бессмертного», приютившего у себя троих друзей, отправился в город за новостями.
Возвратился он очень довольный и рассказывал со смехом, что все население сатанинского города совершенно подавлено.
Крушение театра приписывали землетрясению, потому что толчок слышен был далеко, но жалели больше всего о том, что подобное несчастие может нарушить одно из самых чудных и пышных торжеств. Кроме того, никак не могли объяснить, почему молния приняла форму лучезарных крестов; этого еще никогда не бывало.
Неожиданная катастрофа действительно испортила все приготовления к предстоящему на другой день празднеству. Множество людей было убито, еще более ранено и изувечено молнией или камнями; наконец, раскопки и очистка развалин тоже сильно препятствовали торжеству. Нашлись даже голоса, предлагавшие отложить на несколько недель жертвоприношения и процессии. Масса же населения, жадная до зрелищ и празднеств, восстала против этого.
В конце концов решено было устроить сначала торжественные, пышные похороны жертв из публики и «гениальных» артистов, которые собственной кровью запечатлели «славное служение искусству», в живой действительности разыгрывая грандиозную жизненную трагедию. Годовой же праздник пришлось все-таки отложить на неделю.
Решение это успокоило и удовлетворило всех. Жаль было, конечно, что катастрофа произошла так некстати, но ведь такие естественные случайности могут всегда произойти, а умирать все равно надо, рано или поздно; все же остальное можно было наверстать и поправить. По милости сатаны имелось достаточно золота, чтобы отстроить новый театр, красивее старого, в актерах также недостатка не было; а потому можно со спокойным духом, схоронив умерших, приняться за хлопоты о празднествах.
Дахир и Супрамати решили обождать неделю, ибо пылали желанием радикально испортить люциферианский праздник, а чтобы убить время, они занялись изучением нравов и обычаев, не лишенных даже оригинальности.
Так, узнали они, что иудеи прежде всего совершенно упразднили своего Иегову, которому пришла неудачная мысль дать десять заповедей; по крайней мере их ему приписывали. А так как древний закон нравственности совершенно противоречил началам современной жизни, стеснял евреев в их обиходе и ограничивал их склонности к необузданной свободе, то они не то что отменили, а переделали по-своему эти десять заповедей, которые в новой редакции повелевали совершенно обратное тому, что предписывалось ими раньше.
Например, первая заповедь перелицованного закона гласила: «Да не будет у тебя бога иного, кроме сатаны». Другая: «Убивай всякого, кто стесняет тебя, и пей кровь тех, кто осмелится быть врагом твоим», или еще: «Бери все, что может удовлетворить твои желания, потому все, что может служить тебе и в чем ты нуждаешься, принадлежит тебе по праву». Остальное было в том же роде.
Этот свод новых, столь удобных и растяжимых законов красовался на бронзовых или мраморных досках по углам главных улиц, для большего назидания гражданам. Последние отлично пользовались такими прекрасными наставлениями и не признавали иного закона, иного обязательства, кроме своей воли и прихоти.
Настал наконец день великого люциферианского торжества. С зарей весь город был на ногах и все улицы запружены народом.
Праздник начинался присоединением к люциферианскому культу новых членов; эта кощунственная, богохульная церемония в насмешку называлась крещением. Происходила она на большой площади перед главным храмом сатаны и там публично исполнялись гнусные обряды, разоблаченные еще во времена процесса тамплиеров.
На этот раз число неофитов оказалось еще более обыкновенного и церемония очень затянулась; было уже довольно поздно, когда громкий выстрел дал сигнал к выступлению.
Тотчас из всех сатанинских храмов двинулись процессии по направлению к огромной площади, составлявшей центр города и окруженной самыми красивыми дворцами.
Там воздвигнут был гигантский костер с перевернутым крестом наверху и окруженный восковыми фигурами, изображавшими наиболее чтимых в христианском мире святых, а также символами веры всех других народов; все это должно было позднее быть брошено в огонь.
Вскоре все процессии начали собираться на площади. Одна несла окруженную целым лесом хоругвей статую сатаны, царя вселенной. Демон изображен был стоя с распущенными огромными крыльями; на горделиво поднятой голове красовалась зубчатая корона; в вытянутой руке он держал скипетр вселенной, а ногой с ожесточением попирал терновый венец и опрокинутую чашу.