– Боже мой! Вот так вкус был у этой девицы, если она решилась выйти за человека с рогами и хвостом, за демона! – содрогаясь, вскрикнула Надя.
– Предание гласит, что он был красивым малым, а густые волосы вполне скрывали рога, – улыбаясь, ответил адмирал. – Кроме того, его мать оставила ему в наследство перстень, который подарил ей Твардовский, и это магическое кольцо давало власть над адскими духами.
– Как жаль, что этого кольца больше нет, – пожалела Надя.
– Да нет же, оно существует и сохранялось в семье из поколения в поколение; оно было и у Казимира Красинского. Я видел это волшебное кольцо, знаю силу его и могу только сказать, что оно излечило меня от скептицизма. Я убедился в существовании «сверхъестественного» и сил зла; с той поры я уже не зову бессмысленным термином народного «предрассудка» или «суеверия» все то, что мне непонятно.
– Но, слушайте дальше. Добрейший и гостеприимный Петр Петрович тотчас же ответил своей бывшей опекаемой, что она с женихом будут желанными гостями в Горках, Катю Тутенберг я знал с детства; она не была хороша собой, но свежа и плотно сложена. После совершеннолетия она отправилась в Париж учиться, а что она делала с тех пор – никому неизвестно. По-видимому, она просто решила, что наступила пора пристроиться, потому что ей уже стукнуло двадцать восемь. В назначенный день мы отправились встречать жениха с невестой, и я нашел, что Катя сильно изменилась к худшему: побледнела, похудела и постарела; ну, а ее суженый с первого же взгляда мне сильно не понравился.
Доктор Красинский был человек лет тридцати, среднего роста и худощавый; лицо его с правильными чертами было недурно, но зато противными мне показались глаза и рот. При каждом слове или улыбке его тонкие и красные, как кровь, губы скалили ряд белых длинных и острых, как у хищного зверя, зубов.
Что-то донельзя странное было и в глазах. Круглые и на выкате, они оттенены были густыми и длинными ресницами; что же касается их цвета, то я никогда не мог его определить. Иногда они казались черными, иногда карими, а не то серо-голубыми, цвета стали; но один раз я видел их положительно зелеными и фосфоресцировавшими, как у кошки. Бегавший лукавый взгляд не останавливался долго на ком-нибудь и бывал чаще опущен или устремлен в пространство. Но в обществе это был приятный человек, хорошо воспитанный и занимательный собеседник; ну, а мне, как я сказал, он внушал глубокое отвращение. Маруся тоже его недолюбливала; а раз даже призналась мне, что от Красинского веет ужасом, и она не понимает, как может Катя выходить за такого противного человека.
С первого же дня Красинский заинтересовался островком и, побывав там, просил Петра Петровича разрешить ему поселиться в замке. Хонин согласился, но предупредил, разумеется смеясь, что у острова недобрая слава и народный говор зовет замок «Чертовым гнездом».
Красинский ответил в тон его шутки, что такого рода слухи еще более возбуждают в нем желание приютиться в «Чертовом гнезде», а соседство повелителя ада вовсе для него не страшно ввиду того, что они несколько «сродни». Кстати, он рассказал поверье о Твардовском, его волшебном кольце, и показал при этом и самое кольцо. Очень массивное, оно изображало кусающую свой хвост змею, один глаз которой был из изумруда, а другой из рубина; в голове же был вставлен какой-то странный черный камень, блестевший как бриллиант.
Время текло у нас без особых приключений; другими словами, внешним образом все шло обычным порядком, а втихомолку бывали всякого рода странные случаи, которым не придавали в то время, к сожалению, надлежащего значения. Так, например, с приездом Красинского меня охватило пренеприятное состояние. Прежде, ни разу в жизни не бывало, чтобы, входя в темную комнату, мною овладевал ужас; а теперь мне чудилось, будто кто-то за мной следует, дует на меня, или по лицу проводит точно паутиной. Но тогда я был скептиком, чуть не атеистом, и с высоты моей мнимо научной и «просвещенной» точки зрения «интеллигента» глубоко презирал эти «глупые предрассудки» старого времени. Все, что случалось со мной необыкновенного, я приписывал тяжелому душевному настроению, или возбуждению нервов, утешая себя тем, что когда состоится свадьба и я уеду на судно, то успокоюсь, а ненормальные ощущения сами собой пройдут. Вполне естественное, например, соображение, что подобного же рода явления волновали и прислугу, не производило на меня в то время никакого впечатления, а когда старый, служивший мне лакей шепнул однажды тайком, что «домовой взбеленился», то, я помню, хохотал до слез. На мой вопрос, в чем именно «домовой» выражал свое неудовольствие, старик рассказал, но уже неохотно, что каждую ночь все лошади бывают в пене, коровы мычат и бодают друг друга и, наконец, уже которую ночь цепная собака воет и, ощетинившись, прячется в будку. Самым страшным оказывалось показание пасту ха, бывшего в ночном со своим стадом у озера, и видевшего в лунную ночь, что по воде, как по земле, бежал маленький черный человек, который и скрылся на острове.
– И вся эта чертовщина пошла с той поры, как господин Красинский водворился в «проклятом» доме на острове, – с грустным видом говорил старый Терентий. – Не к добру все это…
Этот рассказ меня еще более развеселил. Но Петру Петровичу люди ничего не могли сказать, зная, что тот ни во что не верит и терпеть не мог сплетен прислуги. Неожиданный случай заставил меня позабыть все это.
Однажды я поймал взгляд Красинского, устремленный на Марусю, и глаза его горели такой пылкой, но пошлой страстью, что у меня руки чесались наградить его оплеухой. Но, раз ревность моя была возбуждена, я стал незаметно наблюдать за Красинским и убедился, что он безумно влюблен в невесту моего друга, хотя тщательно скрывал это. Как-то, недели за две до свадьбы, я и Маруся случайно остались вдвоем на террасе. Она казалась взволнованной и чем-то озабоченной; вдруг она заметила вдали лодку, перевозившую Красинского с острова, и тотчас встала.
– Пойдемте в сад, Иван Андреевич. Я не хочу встречаться с этим господином. Не могу высказать, как он мне противен; в его глазах таится что-то зловещее и лукавое, а иногда он удивительно странно на меня смотрит.
Я нагнулся к ней и шутливо сказал:
– Я думаю, что не он один одинаково странно на вас глядит; это уже скорее ваша вина. Зачем вы так прекрасны!?.
Маруся вспыхнула и с недовольным видом покачала головой.
– Не болтайте пустяков, Иван Андреевич! Скажите лучше, какого вы мнения о Красинском? На меня он производит впечатление зловредного человека и, – не будь это смешным в наш век – я была бы готова верить, что он действительно потомок Люцифера. Вообразите, что с его приезда меня гнетет беспокойство и положительно преследует мысль, что он хочет зла Вячеславу. А по ночам меня мучают кошмары. То я вижу, что жених мой умер, или между нами произошел разрыв; а самое ужасное – будто я выхожу замуж за покойника и тот своими ледяными, костлявыми руками тащит меня к озеру.
Разумеется, я старался убедить Марусю, что ее сновидения – просто расстройство нервов; но она отрицательно качала своей хорошенькой головкой.
– Нет, нет, вы меня не убедите. Происходит что-то очень нехорошее. Дважды уже меня что-то будило по ночам и, просыпаясь, я видела склоненной над собою точно черную тень; когда же я крестилась и начинала молиться, эта тень уплывала к окну и исчезала. Дай Бог, чтобы чего-нибудь не случилось худого.