В отличие от сестер, девочка не страдала морской болезнью и не испытывала никаких неприятных ощущений, связанных с длительным пребыванием в замкнутом пространстве, — она, собственно, в каюту спускалась только для сна. Все остальное время проводила, как и полагается адмиралу, на палубе, выглядывая в подзорную трубу на горизонте армады противника.
По приезде первые несколько месяцев семья провела в Лондоне, ожидая, пока поверенные не подыщут им подходящий дом в каком-нибудь центральном графстве. Вот это как раз было самым тяжелым временем после отъезда с Ямайки.
Сестры с радостью окунулись в светскую жизнь и постоянно разъезжали с визитами по родственникам. Ли не находила себе достойного занятия.
Страдания многажды усугубились тем, что ее разлучили с братом. Отец отправил его учиться в Итон. Имея дружелюбный нрав, мальчик быстро приобрел себе несколько товарищей, увлекся греблей и, судя по письмам, был вполне счастлив.
Эмили же, до сих пор не разлучавшаяся с Эдвардом ни на день, планомерно приближалась к самой грани смерти. Поначалу она попробовала старый способ — устроила пару истерик, ввергших как обычно всех домашних в ужас. Девочка каталась по ковру, со страшными криками колотила кулаками по полу, накрепко закрыв глаза, и казалась просто невменяемой.
Испуганные сестры пригласили доктора, который, пожав плечами, в душе отругав недобросовестных воспитателей, породивших такой монструозный образчик эгоизма, порекомендовал опиум и розги.
Сестры и многочисленные тетки по линии матери отпаивали девочку успокоительным. Но та, придя в себя, снова падала на пол с багровым от напряжения, слез и крика лицом.
К тому времени нашли дом в провинции, который удовлетворил отца своими размерами, скромной платой и положением, достаточно удаленным от больших городов. Имея нелюдимый характер, он жестоко страдал от вынужденного тесного общения с родственниками жены, предъявлявшими свои права на племянниц, столь долго бывших вне зоны досягаемости их любви.
Да еще вошедшие в возраст старшие дочери под тлетворным влиянием взбалмошных и глупых родственниц все чаще и чаще заговаривали о балах, знакомствах и гипотетической возможности замужества.
Сэр Эбнер категорически пресек подобного рода разговоры, разогнал всех тетушек и в срочном порядке вывез семейство в глухую провинцию. Сам же в усадьбе он жить не намеревался, так как дела почти каждый день требовали его присутствия в Сити, где он снял рядом со своей конторой дом, в котором жил один на холостяцкий манер.
Тетушки объяснили такое странное поведение и суровое отношение к дочерям изъянами его дурного характера, колониальным происхождением (он был из старинной семьи, жившей на острове в течение нескольких поколений) и издержками долгого житья в качестве вдовца.
Однако он не делал ни малейших потуг быть прощенным или хоть немного исправить недостатки своей натуры в угоду родственникам. В конце концов они предоставили ему быть таким, каким ему заблагорассудится, постановив, что он решительно невыносим, и точка.
Здоровье Эмили по переезде в деревенский дом значительно ухудшилось. Теперь большую часть времени она лежала в кровати, не в силах поднять головы от подушки. Врачи не могли столь однозначно, как в Лондоне, прописывать простые средства.
Болезнь, полностью завладев девочкой, изменив ее лицо до неузнаваемости, изменилась и сама. Она стала более страшной, менее понятной и казалась неизлечимой. Все двигалось к фатальному концу.
Спустя несколько месяцев Арабэлла, которая вела дом как хозяйка на правах старшей дочери, решилась на крайние меры. Она собралась в дорогу и без разрешения, но вопреки распоряжению отца отправилась за ним в Лондон.
Появившись в конторе, она неприятно удивила родителя. Но каким-то чудом ей удалось убедить его в серьезности положения и заставить поехать с нею домой, чтобы лично убедиться, насколько опасно складываются обстоятельства для его младшей дочери.
Они приехали поздним вечером. В доме уже все спали, отобедав засветло по деревенскому обычаю. Поднявшись на этаж, где располагалась спальня болящей, отец предупредил еще раз Арабэллу, что в случае, если его отвлекли от дел напрасно, ему придется принять меры и наказать праздных девиц, от нечего делать отрывающих отца от бизнеса.
Однако, еще не дошедшего до дверей, его страшно поразил долгий и протяжный стон. Войдя в комнаты, он увидел то, к чему оказался совершенно не готов. Его маленькая хулиганка дочь, живая и непосредственная, ни разу до этого серьезно не болевшая, теперь будто находилась при смерти.
Ее черные кудри разметались по влажной подушке. Взгляд огромных глаз, обведенных темными тенями, перебегал с предмета на предмет, нигде не останавливаясь и ничего не узнавая. Тонкие как палочки руки со скрюченными пальцами судорожно собирали в складки одеяла на хрупком изможденном теле.
Ввалившиеся щеки, некогда сиявшие здоровым румянцем, острые скулы и белые губы — все это живо напомнило сэру Эбнеру самую страшную смерть, которую он пережил, смерть его жены.
Девочка невнятно что-то бормотала, время от времени громко вскрикивала или душераздирающе стонала. Не выдержав и минуты пребывания в комнате, отец выскочил в коридор и, спустившись в гостиную, стал расспрашивать Арабэллу, как же Ли дошла до такого состояния?
Выяснилось, что здоровье девочки ухудшалось день ото дня, невзирая на консультации дорогостоящих врачей, которые не могли сказать ничего конкретного и лишь разводили руками. Все склонялись к тому, что заболевание, видимо, развилось на нервной почве, но, как его лечить, никто не знал.
Периоды продолжительной горячки сменялись полным обессиливанием всего организма. Страшные боли в руках и ногах постоянно преследовали несчастное дитя. Боли настолько мучительные, что выносить ее стоны не могла ни одна сиделка.
Единственное средство, которое прописали врачи, — опиум приносило лишь краткое облегчение. Но, к сожалению, он затуманивал ясный до сих пор ум несчастной девочки.
Еще через два месяца положение стало настолько серьезным, что из колледжа вызвали Эдварда, чтобы он успел проститься с Ли в последний раз.
Мальчик, до сих пор не подозревавший о серьезности положения, был крайне расстроен и примчался так быстро, как это позволили дороги. Даже не сняв дорожный каррик, он поспешил в комнату сестры.
Насколько удручающее впечатление произвели на него ужасные перемены, случившиеся в товарище по детским играм, настолько волшебное действие оказал его визит на здоровье почти умирающей Ли.
Сначала из желания порадовать брата она старалась казаться здоровее, чем есть на самом деле, но очень скоро и действительно совершенно неожиданно пошла на поправку. Благотворное действие визит ее брата оказал как на здоровье Ли, так и на умственное ее состояние.
Уже через неделю девочка чувствовала себя достаточно в силах, чтобы спуститься к общему завтраку, хотя присоединиться к семейному обеду она еще не могла, но благодаря тому, что брат делил с ней трапезу в ее спальне, она ела с отменным аппетитом и поправлялась просто на глазах.