Когда она сказала это, он взглянул на нее со слабой улыбкой.
– Когда вы говорите, я слышу музыку; когда вы поете, мне кажется, я понимаю, какими должны быть небесные мелодия поэтов; наверное, вы знаете, что сами ваши взоры – сети для пылкой, слабой женской души. Лючио! – И, ободренная его молчанием, она приблизилась к нему. – Вы встретите меня завтра на лугу, около коттеджа Мэвис Клер…
Он вздрогнул, как если б его укололи, но не проронил ни слова.
– Я слышала все, что вы ей говорили прошлым вечером, – продолжала она, подходя еще на шаг ближе к нему. – Я следовала за вами, и я слушала. Я почти обезумела от ревности. Я думала, я боялась, что вы любите ее, но я ошиблась. Я никогда ни за что не благодарила Бога, но в этот вечер я благодарила Его за то, что я ошиблась. Она не для вас, я для вас! Встретьте меня у ее дома, где цветет большое розовое дерево с белыми розами; сорвите одну – одну из этих маленьких осенних роз, и дайте ее мне: я пойму это как знак, что я могу прийти к вам завтра ночью, чтоб быть не проклинаемой или отталкиваемой, но любимой, любимой. Ах, Лючно! Обещайте мне! Одну маленькую розу! Символ любви на один час! Потом пусть я умру; я бы имела все, что я прошу от жизни!
Неожиданным быстрым движением она бросилась к нему на грудь и, обвив его шею руками, подняла свое лицо к его лицу. Лунные лучи осветили ее глаза, горевшие восторгом, ее губы, трепетавшие от страсти, ее грудь, дышавшую тяжело… Кровь прилила к моему мозгу, и красные круги поплыли перед моими глазами… Уступит ли Лючио? Он отдернул ее руки и отодвинул ее, держа ее от себя на расстоянии руки.
– Женщина, фальшивая и проклятая! – сказал он звучным и страшным голосом. – Вы не знаете, чего вы домогаетесь! Все, что вы требуете от жизни, будет вашим после смерти. Это закон, поэтому будьте осторожнее в ваших требованиях – из опасения, чтоб они не исполнились слишком точно. Розу из коттеджа Мэвис Клер? Розу из Рая! Это одинаково для меня! Не мне и не вам рвать их. Любовь и радость? Для неверных нет любви, для порочных нет радости. Не прибавляйте ничего к моей ненависти и мщению. Идите, пока еще есть время, идите и встречайте судьбу, которую вы сами для себя приготовили, так как ничто не может изменить ее. А что касается меня, кого вы любите, перед кем вы стояли на коленях, поклоняясь, как идолу… – Тихий жестокий смех вырвался у него. – Что же, обуздайте ваши пламенные желания, прекрасный злой дух1 Имейте терпение! Мы встретимся в непродолжительном времени!
Я больше был не в состоянии переносить сцену, и, выскочив из своего убежища, я оттащил мою жену от него и встал между ними.
– Позвольте мне защитить вас, Лючио, от приставаний этой распутницы! – крикнул я, залившись диким смехом. – Час назад я думал, что она моя жена; я нахожу ее только купленной вещью, которая домогается переменить хозяина!
Одно мгновение мы все трое стояли друг перед другом: я – задыхающийся и без ума от ярости; Лючио – спокойный и презрительный; моя жена, шатаясь, отступающая от меня в полуобмороке от страха. В порыве бешенства я бросился к ней и схватил ее за руки.
– Я слышал вас! – сказал я. – Я видел вас! Я следил, как вы стояли на коленях перед моим верным другом, моим честным товарищем, и прилагали все усилия, чтобы сделать его таким же подлым, как вы сами! Я – тот дурак, ваш муж, тот слепой эгоист, чье доверие вы добивались приобрести и обмануть! Я – тот несчастный, кто своим несметным богатством купил себе через брак бесстыдную куртизанку! Вы смеете говорить о любви? Вы оскверняете само ее имя! Великий Боже! Из чего сделаны подобные женщины! Вы бросаетесь в наши объятия, вы требуете наших забот, вы претендуете на наше уважение, вы искушаете наши чувства, вы побеждаете наши сердца и затем изо всех нас вы делаете дураков! Дураков, и хуже, чем дураков. Вы лишаете нас, мужчин, чувства, совести, веры и жалости! Нет ничего удивительного, если мы становимся преступниками! Если мы совершаем дела, позорящие наш пол, то не потому ли, что вы подаете нам пример! Боже! Боже! Я, который любил вас, – да, любил, несмотря на все, чему научила меня женитьба на вас, я, который отдал бы жизнь, чтоб спасти вас от тени подозрения, я один из всего света, кого выбрали, чтоб убить своей изменой!
Я выпустил ее из рук. Она с усилием возвратила себе самообладание и прямо посмотрела на меня холодными бесчувственными глазами.
– Зачем вы женились на мне? – спросила она. – Для себя или для меня?
Я молчал, слишком потрясенный гневом и скорбью, чтоб говорить. Все, что я мог сделать, – это протянуть руку Лючио, который сердечно и дружески пожал ее. Однако мне почудилось, что он улыбнулся.
– Потому ли, что вы желали сделать меня счастливой своей чистой любовью ко мне? – настаивала Сибилла. – Или потому, что вы хотели прибавить достоинство к вашему положению, женившись на графской дочери? Ваши мотивы были не бескорыстны: вы выбрали меня просто потому, что я была «красавицей» дня, на которую заглядывались лондонские мужчины и о которой так много говорили, и потому что это вам давало некоторый «престиж» – точно такой же, как охота с королевской фамилией и выигрыш Дерби. Я честно сказала вам перед нашей свадьбой, что я такое; это не произвело никакого впечатления на ваш эгоизм и тщеславие. Я никогда не любила вас, и не могла любить вас, и я сказала вам так. Вы слышали – вы говорите – все, что произошло между мной и Лючио; поэтому вы знаете, почему я вышла за вас замуж. Я заявляю это смело вам в глаза: я рассчитывала иметь своим любовником вашего задушевного друга. Если вы претендуете быть скандализованным этим, то это глупо; это обыкновенное положение вещей во Франции, оно также делается обыкновенным в Англии. Нравственность всегда считалась ненужной для мужчин; она также делается ненужной для женщин.
Я смотрел на нее, ошеломленный развязностью ее речи и холодной убедительной манерой, с какой она говорила после ее недавнего порыва страсти и возбуждения.
– Стоит только вам прочесть «новые» романы! – продолжала она, и насмешливая улыбка осветила ее бледное лицо. – И, действительно, вся «новая» литература удостоверяет, что ваши идеи о домашней добродетели совершенно отжили свое время. Мужчины и женщины, согласно некоторым современным писателям, имеют одинаковую свободу любить, когда они хотят и где они могут. Многобрачная чистота – вот «новая» вера. Подобная любовь, так нас учат, составляет единственный «священный» союз. Если вы хотите изменить это «движение» и возвратиться к старомодным типам скромных девушек и беспорочных матрон, вы должны осудить всех «новых» писателей на пожизненные каторжные работы и учредить правительственную цензуру для современной прессы. Теперь ваше положение оскорбленного мужа не только смешно, но оно не принято. Уверяю вас, я не чувствую ни малейшего укола совести, говоря, что я люблю Лючио; всякая женщина гордилась бы любить его; однако он не хочет или не может любить меня; у нас была «сцена», и вы дополнили драматический эффект своим присутствием! Тут больше ничего не остается ни сказать, ни сделать. Я не думаю, чтобы вы могли развестись со мной; но если вы можете, я не буду защищаться!