21.15. Гай Эмбертон поймал Гоблина, когда тот дрочил у газовой колонки за туалетами. (Что сам Эмбертон делал там в такой час, неизвестно.)
08.00. За завтраком в честь Гоблина исполнили знаменитый гимн «Он — дрочила». Гоблин густо покраснел. Тренер сборной старшеклассников мистер Холл пел вместе со всеми, а Гоблин попытался спрятать лицо в тарелке с кашей.
Посреди ночи Верн ворвался в спальню, визжа, крича и дико размахивая руками. Бешеный Пес поднял его и перевернул, чтобы тот не проглотил язык. (Лутули тщательно объяснил нам, что делать, если с ним случится очередной припадок.) Через некоторое время Верн наконец сумел объяснить, что с ним все в порядке и он просто хочет рассказать нам кое-что. Бешеный Пес поставил его обратно на ноги, и, сопровождая свой рассказ охами, вздохами и безумными жестами, Верн поведал нам, что видел призрак Макартура, когда они с Роджером зависали в часовне. Призрак поднял Роджера в воздух и прошептал что-то, что Верн не расслышал (однако это напоминало слово «эхо»). Роджер в ужасе заорал и исчез в ночи.
Никто не знал, верить ли этой дикой истории. Одно было ясно — Верн не шутит (он никогда не шутит — думаю, он даже не знает, как это делается). Верн был на сто процентов уверен, что все это произошло на самом деле. Только вот мы не знали, говорит ли он правду или все это безумные выдумки чокнутого шизофреника.
Джефф Лоусон снова пригласил меня к себе на ферму. Поскольку в это воскресенье репетиции не будет, я согласился. Уверен, что смогу докопаться до истины. Все указывает на то, что привидение разбушевалось и что-то надо делать!
Команда «Г» (бывшая «Е») опозорилась на матче со школой Уотерфолл. Лилли, наблюдавший за игрой с трибун, с трудом скрыл свой восторг. Сборная старшеклассников продолжила свой сокрушительный марш и уничтожила соперников со счетом 56:3.
Я выучил свою роль наизусть. В понедельник вечером пойду на репетицию без всяких бумажек, чем, несомненно, заслужу похвалу Викинга.
Волосы отросли и выглядят растрепанно. Кое-кто из учителей уже сделал мне замечание по поводу их длины. Узнав о моем участии в пьесе, учителя, как правило, недовольно ворчат себе под нос и уходят, вполголоса понося упавшие дисциплинарные нормы.
Написал длинное письмо Русалке — теперь в письмах я называю ее «Дебби». Кажется, я ее разлюбил, и это меня очень беспокоит. Целыми днями мечтаю о Джулии Робертс (Аманде). По-моему, у меня едет крыша. После ужина пошел в медпункт и признался сестре Коллинз, что в моей жизни происходит что-то странное и я очень встревожен. Больше я ничего сказать не успел, потому что она закричала: «Да не голубой ты, не голубой, это тебе просто кажется!» После чего приказала прополоскать рот какой-то отвратительной фиолетовой бурдой и дала слабительное.
08.30. Почти всю ночь проторчал в сортире после дозы слабительного, выданного сестрой Коллинз. В следующий раз буду держать свои проблемы при себе!
После скучнейшего утреннего причастия, во время которого преподобный Бишоп вконец запутался, рассказывая притчу о рыбе, хлебах и вине, мы с Джеффом снова совершили побег на ферму. Джозеф уже ждал нас в назначенном месте. Дел выдался теплый и ясный, и лужайки вокруг дома Джеффа были усыпаны золотисто-коричневыми листьями. Солнце отбрасывало тени, и повсюду царила идеальная атмосфера ленивого расслабления.
Я тщательно подобрал момент: подождал, пока мы бросим якорь в центре запруды, а потом начал свой длинный и запутанный рассказ о Макартуре. Джефф слушал меня с огромным восторгом, пока я не сообщил ему, что Макартур состоит с ним в родстве. Его глаза округлились, а челюсть изумленно отвисла. Он заставил меня повторить рассказ еще несколько раз, после чего надолго замолчал.
Наконец он повернулся ко мне и сказал:
— Я так и знал. Так и знал, что они что-то от меня скрывают. Они никогда о нем не говорят, никогда…
Он замолк и не сказал больше ни слова, пока мы не перелезли через забор и не оказались на территории школы. Тогда, прежде чем попрощаться со мной, он произнес:
— Малёк, клянусь, я выясню, что произошло… любым способом выясню, что случилось с моим прадедом.
20.00. Сегодняшнее собрание группы «Африканская политика» посвящено активисту по борьбе с апартеидом Стиву Бико, жестоко убитому полицейскими. Те утверждали, что он поскользнулся и выпал из окна тюрьмы — это какими же идиотами надо быть, чтобы в это поверить? Мистер Леннокс показал нам документальный фильм об убийстве, и вскоре завязалась оживленная дискуссия. Обуреваемый страстями и чувством вины, я вскочил, не думая, и воскликнул, что мне стыдно быть белым! (Думаю, крепкий кофе из кофеварки мистера Леннокса тоже сыграл свою роль.) Линтон Остин фыркнул, смерил меня уничтожающим взглядом поверх очков и сказал, что стыдом делу не поможешь. Лутули бросился меня защищать и заявил, что ЮАР не помешает больше сознательных белых. Я залился краской от гордости за себя и испытал огромное облегчение оттого, что наконец высказал свои мысли и меня не подняли на смех. По пути домой Лутули сказал, что гордится мной, и добавил, что его дед Альберт Лутули — лауреат Нобелевской премии мира и бывший президент Африканского национального конгресса. Я посмотрел на нашего старосту с еще большим уважением и восторгом. Неудивительно, что, когда Нельсона Манделу освободили, в его глазах были слезы. И сказал первое, что пришло мне в голову:
— Я тоже хочу быть борцом за свободу.
Лутули улыбнулся и ответил:
— Милли, когда ты закончишь школу, борьба будет кончена. — С этими словами он скрылся в комнате старост, а я удалился в спальню, полный горячей решимости присоединиться к борьбе. Под теплым и мягким пушистым одеялом я начал строить интриги по свержению де Клерка и его зловещей империи апартеида.
Проснулся с больным горлом и понял, что охрип. Сегодня на репетицию приедут девочки, и Викинг планировал «прогнать первый акт». Не уверен, что мой голос выдержит. Попытался запеть, но вышло очень похоже на Вомбат, поэтому прекратил немедленно.
19.00. Я в шоке! Только что мимо прошла Аманда и небрежно бросила: «Привет, Малёк». А потом исчезла так быстро, что я даже не успел захлопнуть рот и убрать вывалившийся язык.
Как ни странно, с моим голосом все было в порядке, хотя репетиция все равно прошла ужасно. Коджак с Викингом по очереди орали на нас с Плутом; мне досталось больше всего. Коджак наорал даже на Папашу за то, что тот спел целую песню в другой тональности. Ребята из школьного оркестра, днями и ночами разучивающие партии, сидели и наблюдали за репетицией, чтобы понять что к чему. Вскоре они начали зевать, а через полчаса половина из них уснула. Не слишком воодушевляюще. Первый акт длится час, а наши мучения кончились лишь через четыре. После того как нас уже отпустили, Плут слышал, как Викинг орет в туалете.