Хадамаха остановился. Непонятно – и не надо, не его это уже дело! Надо доложить тысяцкому, а через двадцать свечей останется только покараулить у ворот – и хитрый чукча попался! А если нет? Если олени окажутся вовсе не теми оленями? Если тысяцкий просто не поверит – ведь Хадамахе нечего представить, кроме своих соображений! Хадамахины соображения – дядька Пыу от смеха бы лопнул, скажи ему такое! Мальчишка покачал головой… и быстро пошел обратно к валкарану. Он уже не видел, как топчущаяся у ярко освещенного перекрестка мелкая щуплая фигурка двинулась следом.
Бесшумно скользя сквозь полумрак, Хадамаха вернулся на площадь. Если олени спрятаны не здесь – рано или поздно чукча побежит за ними. Мальчишка стянул с себя тяжелую стражницкую куртку и принялся карабкаться по невысокой полукруглой стене валкарана. Костяной остов тихонько поскрипывал под его тяжестью.
Щуплая фигурка выскользнула из темноты. Громко сопя от напряженного любопытства, преследователь принялся озираться, вертя головой, как сорока. Сопение перешло в похрюкивание. Человек повернулся и изо всех сил припустил прочь.
Распластавшись на крыше чукотского валкарана, лицом к обнесенному забором внутреннему дворику, Хадамаха старался не шевелиться – при любом движении костяной каркас под ним начинал тихо, но угрожающе поскрипывать. Сохранять неподвижность было несложно – совсем как в засаде у звериной тропы. Но Хадамахе приходилось все время закрывать руками нос, стараясь не чихнуть – дующий со стороны подворья гекчей Ночной ветер доносил оглушающий запах черемши, жженого можжевельника и чаги. Что ли тот гекча травами торгует? Хадамаха задергал носом, стараясь унять невыносимый свербеж.
Ну где уже этот чукча?
Словно в ответ на безмолвную мольбу Хадамахи послышались шаги. Парень чуть подался вперед и свесился с крыши. Во дворе позади валкарана было темно, лишь Голубой огонечек, будто зависнув в воздухе, медленно плыл сквозь мрак, приближаясь к дальней части двора, – той самой, где бревнышко к бревнышку сколоченный частокол чукчей вплотную примыкал к такому же высокому частоколу жилища гекчей. Неспешно перемещающийся Огонечек добрался до ограды. Раздался едва слышный скрип. Несколько бревен частокола повернулись, открывая за собой глубокий темный провал.
Тихо ахнув, Хадамаха ткнулся носом в крышу – из провала вырвался ядреный запах черемши!
– Приветствую тебя, гнусный гекча, подлого Гека потомок, благородного Чука убийцы! – тихо-тихо, так, что это могли уловить лишь настороженные уши Хадамахи, прозвучало внизу.
– И я тебя приветствую, мерзкий чукча, отвратительного Чука потомок! – так же тихо прозвучало из провала. – Что тебе надо, кровавый сын братоубийцы? – доброжелательно осведомились с той стороны секретной двери.
– Я хотел бы забрать одного из своих оленей. Того, последнего… – ничуть не смущенный этим обращением, так же любезно откликнулся хозяин дома. – Если, конечно, тебя не затруднит, о потрох вонючий проклятого рода!
– Ни в коей мере не затруднит, выползень гнойного семени! – добродушно сообщил его собеседник. На мгновение проем секретного хода опустел – и тут же в нем возник силуэт почти сияющей белизны.
Умгум! – меланхолично хмыкнул лежащий на крыше Хадамаха. Вот теперь он знает, где прячутся украденные олени!
Легко, как плыл, белый порш Ягун-ыки ступил во двор. Едва слышно фырча, мягко остановился у валкарана, прямо под прячущимся на крыше Хадамахой. Величественно запрокинул увенчанную роскошными рогами голову. Чукча торопливо привязал могучего рогача и благодарно кивнул стоящему в дверях соседу:
– Через несколько свечей я вновь потревожу тебя, о выкормыш позорный семейства бесстыдного!
– Всегда рад тебя видеть, дитя тошнотворное корня гнилого! – гостеприимно откликнулся тот, и потайная дверь между двумя жилищами закрылась.
Торопливой трусцой чукча пробежался по двору, зажигая от горящего в его плошке Огонечка расставленные вокруг светильники. Хадамаха прищурился от бьющего в глаза яркого света. А вот сейчас он получит ответы на последние вопросы – каким образом хитрый чукча собирался провести краденых оленей мимо стражи у ворот и самое главное – куда он девает номерные знаки!
Из валкарана выскочили обе женщины с ведрами в руках.
– Поспешите, однако! – отрывисто скомандовал хозяин дома. – Быстро-быстро все надо делать, чтоб олень высохнуть успел раньше, чем его увидит тот глупый-глупый мальчишка и его совсем глупый тойон!
«Неужели они будут смывать знаки? Но ведь те – несмываемые!» – ничуть не обиженный на «глупого мальчишку», подумал Хадамаха.
– Не связывался бы ты с этим оленем, – опасливо пробурчала старшая из женщин.
– Молчи, женщина, неумная, как вся городская стража! – прикрикнул чукча. – Разве ж можно увидать прямо на наших улицах настоящего порша – и пройти мимо? Да за него я выручу больше, чем за всех остальных оленей!
– Как бы тебя потом выручать не пришлось, – вздохнула женщина и, плюхнув в ведро толстую кисть на длинной ручке, размашисто провела ею по оленьему боку. На правой стороне белого порша появился длинный мазок черной краски! Обе женщины торопливо заработали кистями – на глазах у Хадамахи белоснежный красавец порш становился угольно-черным!
Но еще удивительнее было то, что делал хозяин дома! Пару раз проведя южным ножом по точильному бруску, чукча придирчиво попробовал острие на пальце и, удовлетворенно кивнув, двинулся… к оленьему заду. Задрал оленю коротенький хвост – привязанный порш беспокойно переступил копытами, но вырываться не стал.
Оценивающе прищурившись, как резчик у костяной пластины, чукча оглядел выведенные под хвостом номерные знаки. Выдохнул, как человек перед нелегкой работой. И аккуратно, двумя пальцами придерживая нож, принялся нежными, бережными движениями брить оленю зад!
Да ведь он же перебривает… Просто перебривает номерные знаки! – мысленно охнул Хадамаха.
Остро наточенный нож снял полоску ярко окрашенной шерсти, и прямо на глазах у изумленного Хадамахи угловатая восьмерка превратилась в аккуратную тройку. Чукча отстранился, любуясь своей работой, и принялся перебривать девятку на четверку.
– Открывайте – городская стража!
Прогремевший голос едва не заставил даже Хадамаху свалиться с крыши. А уж окружившая оленя троица замерла, будто враз обратившись в ледяные скульптуры.
– Кто это? – глупо выкатив глаза, прошептал чукча.
Старшая женщина бросила на него презрительный взгляд:
– Те самые, которые неумные, как я! – не в силах сдержать ехидства, процедила она. – Стражники!
Не просто стража, а дядька Пыу собственной тощей персоной. Даже не поворачиваясь к улице, даже не принюхиваясь, Хадамаха знал, что это он! Только у Пыу такой голосина, что вороны с неба падали и иголки с елок осыпались! Хотя как этот рев умудрялся помещаться в тщедушном тельце, оставалось загадкой! К запаху Пыу примешивались еще два очень знакомых аромата. Ого, как это он сообразил их привести! Как он вообще догадался, что надо идти на помощь?