Целых три месяца провели Супрамати с женой и Дахиром в таинственном убежище Грааля. Невыразимая гармония и небесный покой царили в этом очарованном месте; теперь Лора жила вместе с ними. Она была и счастлива, и грустна, так как земная любовь, какую внушил ей Дахир, еще болезненно звучала в ее душе. Но братское участие и привязанность к ней молодого адепта, а также знания, которые он в ней развил, открыли ей иные светлые горизонты. Она увлеклась ими, а мелочные земные чувства потемнели и исчезли.
Когда Дахир с друзьями уезжал, его прощание с Лорой было не так тяжело, как в первый раз. Лора хотела было сопровождать его, но Старейшина общины приказал доставить ее в Индию.
Наши путники не заезжали на Кипр. Супрамати послал Тортозу приказание ехать с Лоренцой в Калькутту и там дожидаться их во дворце. Корабль-призрак доставил наших путников в маленькую гавань на острове Цейлон.
Не без смутного чувства грусти покидал Дахир палубу судна, бывшего свидетелем его преступлений и искупления. Стоя в маленькой шлюпке, он не спускал глаз со старого товарища, гордо качавшегося на волнах. Вдруг корабль потемнел, точно огни св. Эльма, как говорят моряки, пробежали по его такелажу, а затем все расплылось и исчезло в атмосфере.
С тяжелым вздохом Дахир опустился на скамейку и задумался. Друзья не тревожили его. Только когда они вышли на берег, он провел рукой по лбу, как бы желая отогнать надоедливые мысли, и заговорил о путешествии.
С этой минуты наши путники уже пользовались обыкновенными способами сообщения, чтобы добраться до Калькутты, где Супрамати нужно было привести в порядок некоторые дела до отъезда в Бенарес.
Во время этого переезда ко всем вернулось хорошее расположение духа, немного смущенное пребыванием на призрачном корабле. Они старались забыть прошлое и говорили только о будущем и предстоящей им работе.
– Изучать под руководством Эбрамара – это наслаждение,- заметила однажды Нара. – Он так ясно объясняет самые трудные проблемы, что они кажутся простыми и легкими. Правда, он очень строг и, главное, требует такой дисциплины ума, что считает непростительной небрежностью всякую праздную мысль. Но к этому мало-помалу привыкаешь. Кроме того, сознание могущества дисциплинированного и сознательного мышления, которое можно сравнить только со стихийной силой, налагает обязанность быть всегда господином этого страшного оружия, убивающего подобно молнии. Тебе и Дахиру придется еще много поработать над приобретением этой способности, но обстановка, в какой вы будете находиться, значительно облегчит вам ваш труд.
– Ты права, Нара, и я с наслаждением вспоминаю о моем пребывании у Эбрамара. В этом полном покое и невыразимой гармонии душа набирается сил и чувствуешь, словно у тебя вырастают крылья. Это настоящее предвкушение райского блаженства.
В Калькутте наши путники пробыли всего несколько дней, чтобы устроить Лоренцу в женской общине, находившейся под управлением посвященной. Община эта должна была скоро переселиться в окрестности Бенареса, чтобы быть ближе к таинственным мудрецам, живущим в тайниках Гималайских гор.
По мере того, как Супрамати приближался к Бенаресу, он становился все озабоченнее. Это происходило от того, что во дворце, куда он вез Нару, жила Нурвади и его сын, которого он сделал бессмертным; тому теперь должно было быть около 42 лет.
Как признаться Наре, что под одной кровлей с нею живет его бывшая возлюбленная, та самая, ради которой он более чем на два года забыл свою законную супругу?
Когда поезд миновал последнюю станцию и быстро приближался к священному городу индусов, тяжелая озабоченность Супрамати достигла своего апогея.
Облокотясь на подушку, Нара молча наблюдала за выражением разнообразных чувств, которые отражались на лице мужа.
Наконец она встала, положила руку на плечо Супрамати и сказала с лукавым взглядом:
– Полно мучиться из-за такого старого греха! Ты был тогда свободен и так скромно пользовался этой свободой, что я была бы неблагодарной, если бы сердилась на тебя за такие пустяки. Я знаю историю Нурвади и от души жалею это бедное создание, которое любит тебя глубокой и чистой любовью. Я не хочу ни смущать ее, ни возбуждать ее ревность. И потому скажи ей, пожалуйста, что я твоя сестра. Это позволит мне видеть ее и говорить с ней. Несчастная бессмертна, и грешно оставлять ее прозябать в полном невежестве. Я хочу попытаться развить ее и открыть ей путь к знанию.
Супрамати прижал к губам обе руки Нары. Он был и доволен, и сконфужен.
– Мне будет стыдно сказать твою великодушную ложь,- пробормотал он.
– Это будет ложь только наполовину, так как оба мы отдаемся высшему посвящению, которое не допускает никакой земной связи. Наша любовь превращается в чистое единение душ, и эта привязанность, лишенная всего материального, становится вечной и нерушимой, – ответила она с добрым и теплым взглядом.
В Бенарес они приехали после полудня. Когда все почистились немного после дороги, Нара послала мужа к Нурвади.
– Ступай, ступай! Будь добр и нежен к ней, она заслуживает этого. А потом приводи ее к ужину и познакомь со своими братом и сестрой, – прибавила она, чистосердечно смеясь над смущенным видом мужа.
Находясь еще под впечатлением смешанного чувства стеснения и досады, Супрамати направился в дальний флигель дворца, где жила Нурвади. От служанки он узнал, что Нурвади на террасе, и что там же находится молодой принц, только что вернувшийся из поездки в Гималаи на встречу со своим отцом.
Супрамати был немного удивлен. Каким образом его сын мог узнать о его приезде, если только его не предупредил об этом Эбрамар? Но он никогда ничего не говорил тому о своей связи.
Он быстро прошел ряд хорошо знакомых ему комнат, направляясь к террасе; мягкие ковры заглушали его шаги. Войдя в любимую комнату Нурвади, смежную со спальней, он тотчас же увидел молодую женщину. Она стояла спиной к нему на террасе и прижимала к своей груди мальчика, которому с виду можно было дать не более десяти лет.
Супрамати остановился в волнении. Тысячи воспоминаний заставляли усиленно биться его сердце. Голос его слегка дрожал, когда он тихо позвал:
– Нурвади!
Та быстро обернулась и с криком безумной радости бросилась в объятия Супрамати.
– Ты вернулся! Я снова вижу тебя! О! Если бы я могла в эту минуту умереть от радости!
Супрамати прижал ее к себе и поцеловал в лоб, но в этом поцелуе чувствовалась спокойная привязанность брата, а не страсть любовника, и Нурвади поняла это.
Она выпрямилась и боязливо заглянула в блестящие и ясные глаза Супрамати, с нежностью смотревшего на нее.
– Смотри, вот наш ребенок, – смущенно и нерешительно сказала она, указывая на мальчика, который молча стоял в стороне, опустив глаза.
Супрамати подошел к сыну, прижал его к себе и покрыл страстными поцелуями. Затем, отстранив от себя, он стал рассматривать его со смешанным чувством радости и грусти. Если мальчик и отличался настоящей ангельской красотой, то все-таки это был ребенок, а не мужчина, каким ему следовало бы быть в его лета.