С поникшей головой грустный Самуил сел в экипаж и направился в Рюденгорф. Ему казалось, что все по­меркло, все стало пусто вокруг него, и остальную часть дня он провел на террасе.

Шкатулка, которую ему принесли после обеда, не­сколько улучшила его настроение. Он читал и перечи­тывал записку Валерии, поцеловал крест и, поставив перед собой ее портрет, не мог налюбоваться прелестным лицом своей невесты. Позабыв все свои опасения и рев­ность, он отдался мечтам о долгой и счастливой буду­щей жизни.

V

Когда поезд, уносивший графа и его семью, тронул­ся с места, в купе все молчали. Валерия откинулась на подушки. Разлука с Самуилом была для нее тяжелее, чем казалось окружающим. Граф-отец погрузился в чте­ние газеты, но между женихом и невестой вскоре завя­зался разговор, привлекший внимание Валерии. Речь шла о княгине Орохай и о ее сыне Рауле.

— Мне будет очень интересно,— говорила Антуанет­та,— увидеть двоюродного брата.— Я восемь лет не ви­дела его, когда в последний раз я гостила летом у тети Одиль, он был со своим гувернером в Ницце. А ты, Ру­дольф, видел его уже офицером. Как ты его нашел? Он обещал стать очень красивым.

— И вполне сдержал это обещание и может служить прекрасной моделью для Аполлона или Адониса. Но он очень нежного сложения и имеет болезненный вид. В полку он пробыл всего несколько месяцев (ты была в это время в Италии с Валерией), затем ему дали годо­вой отпуск для поправления здоровья, который теперь должен кончиться. Он успел снискать'любовь товари­щей,- да и вообще славный малый, наивный, как барыш­ня, несмотря на свои двадцать два года; не пьет, не играет, избегает женщин, что весьма удивительно, так как те преследуют его. А вот, когда он осознает могу­щество своей красоты и положения, то будет одержи­вать большие победы, и я очень счастлив, что он уже не может быть моим соперником.

Мадемуазель Эберштейн расхохоталась.

— Ты слишком скромен, Рудольф. Такой мальчик, как Рауль, не может быть опасен. Но я рада, что из не­го вышел скромный и симпатичный юноша, это боль­шое утешение матери. Бедная тетя чуть не лишилась рассудка после смерти своего мужа, затем она отказа­лась от света и, несмотря на красоту, молодость и ог­ромное состояние, заперлась в своем имении и посвя­тила себя сыну, которого боготворила.

Валерия мало-помалу перестала вслушиваться в их разговор. «Должно быть глупый и избалованный маль­чишка! То ли дело Самуил — красивый, мужественный, талантливый»,— подумала она, снова закрывая глаза.

Несколько часов спустя наши путешественники при­ехали на станцию, где им надо было пересесть в экипа­жи и ехать в замок княгини. Все вышли из вагона, и вдруг Рудольф указал, смеясь, на офицера, который проходил мимо них, кого-то высматривая в толпе.

— Мы здесь, князь,— сказал он, похлопывая его по плечу.

Молодой человек оглянулся и тотчас подошел к го­стям. Князь Рауль Орохай был действительно красивый молодой человек. Его высокий стройный стан сохранял еще юношескую грацию; белое и свежее, как у молодой девушки, лицо отличалось классической правильностью черт, большие темные глаза и черные ресницы придава­ли ему задумчивое выражение. Он почтительно привет­ствовал барышень, но при виде Валерии в его глазах мелькнуло выражение такого страстного восхищения, что та отвернулась, краснея. После дружеских объятий с графами и бароном Рауль предоставил свой экипаж, и все тронулись в путь.

Уже взошла луна, когда подъехали к замку. Это здание представляло собой большую феодальную кре­пость на скале, окруженную лесистыми горами. Вале­рия восторгалась красотой его живописного местораспо­ложения.

Княгиня радостно приняла своих гостей, всякое сте­снение и этикет исчезли. Она горячо благодарила графа и барона за их согласие справить у нее свадьбу, а Ру­дольфа поцеловала в лоб со словами:

— Сделайте счастливой Антуанетту, мой будущий племянник.

Она несколько раз обняла Валерию, когда же заме­тила, каким восторженным взглядом Рауль смотрел на Валерию, то и сама с особым вниманием стала в нее всматриваться.

После чая, подкрепленного ужином, которому уста­лые путешественники оказали большую честь, все вер­нулись в столовую и разделились на две группы.

Беседовавшая со старым графом княгиня вдруг пре­рвала начатый разговор:

— Смотрю- на Валерию. Что за восхитительное со­здание ваша дочь. Кажется, я никогда не видела такого божественного личика. Эти лазурные глаза святого могли бы околдовать!

К удивлению княгини, граф нахмурился, взглянув на дочь, и глубоко вздохнул. Была уже ночь, когда мо­лодые девушки пришли в отведенную для них комнату, но царившее перед тем оживление прогнало сон, и обе они лежали в постелях, продолжая болтать.

— Как ты находишь тетю и Рауля,— спросила Ан­туанетта, откидывая полог кровати, чтобы лучше видеть облокотившуюся на подушки приятельницу.

— Княгиня мне внушает глубокое почтение,— отве­чала Валерия.— В лице ее столько доброты и грусти. Но относительно Рауля не могу сказать, чтобы он мне нравился, несмотря на его бесспорную красоту и благо­родство манер, есть что-то неприятное в его взгляде, слишком мечтательном и недостаточно энергичном, а в выражении лица слишком много гордости, спеси и даже жестокости.

— Боже мой, какие ты приписываешь ему ужасы! Конечно, ему не представлялось случая выказать свое мужество, он был боготворим и лелеян с детства, не бы­ло желания, которое бы не исполнялось. Но сейчас видно, что это добрый доверчивый ребенок, а совсем не пресыщенный жизнью, что, конечно, большое достоинст­во для князя двадцати двух лет, прекрасного, как Адонис, и богатого, как Крез. Знаешь, он недавно еще получил после смерти родственницы баронессы фон-Ра­вен больше миллиона. Поэтому, если ты заметила кое- какие проявления гордости, то это, разумеется, естест­венно.

Валерия, молча слушавшая ее, когда та кончила па­негирик, подняла руку и мнимо важным тоном сказала:

— Слушай. Мне кажется, мой долг велит мне преду­предить Рудольфа, что ты окончательно наэлектризо­вана своим кузеном, нескончаемо воспеваешь его добро­детели и чары, и, весьма возможно, что вместо графа Маркоша предпочитаешь выйти за князя Орохая.

Антуанетта упала на подушки и залилась смехом.

— Это не опасно,— ответила она, насмеявшись вво­лю.— В моих глазах никого в мире нет красивее Ру­дольфа, с его смелой воинственной поступью, шелкови­стой бородкой и глубокими глазами, а кроткому Раулю, с его мечтательным взглядом и пробивающимися уси­ками, его не заменить. А вот ты берегись такой близо­сти: Рауль, кажется, очарован тобой и может явиться более подходящим для тебя претендентом, чем Мейер, который, несмотря на все свои достоинства, что я охот­но признаю, все же останется всегда крещеным евреем.

Валерия побледнела, и глаза ее лихорадочно вспых­нули.

— Если ты меня любишь, Антуанетта, никогда так не говори и не шути на эту тему. Однако поздно, пора спать...