Пока мы ели, на небольшой эстраде появился разряженный как петух жеманный паренек. Из тех, кто не соображает, мужчина он или женщина. Писклявым, хотя и довольно приятным голоском он начал петь про голубую луну, непрерывно поглядывая на наш столик.
Мне сразу стало ясно, что интересуем его вовсе не мы с Иринкой. Я с тихим удовольствием стала ждать продолжения. Парень исполнил одну песню, потом другую. На третьей спустился в зал и подошел к нашему столику. Наклонясь к настороженному Евгению, стал так интимно петь ему о вечной любви, что у меня от смеха задрожали все поджилки. Класс! Давно мне не было так весело. Смех бурлил во мне, просясь на волю, и я сдерживалась изо всех сил, лишь изредка неприлично похрюкивая, заставляя остальных с беспокойством на меня взглядывать.
Когда парень положил обнаженные белые руки на плечи Евгению, дабы нагляднее донести до выбранного объекта свои нежные чувства, у того на лице появился такой брезгливый испуг, что я не выдержала и громко расхохоталась. Смеялась я долго и заливисто, вытирая выступившие слезы. Хорошо, что, зная эту особенность своего характера, я и не пытаюсь краситься, а то сейчас была бы вся черная из-за потеков туши.
Парень оскорбленно посмотрел на меня, но я показала ему большой палец в знак искреннего восторга. Он осуждающе покачал головой, но галантно поднял мою руку, поцеловал и положил обратно. Понимая неуместность своего смеха, я честно старалась его прекратить, но не получалось, и я радостно заливалась соловьиными трелями.
Давно привыкшая к моим эскападам, Иринка спокойно ела заказанное ею филе, Евгений, для которого мой смех тоже ничего нового не представлял, хмуро посматривал то на меня, то на ушедшего обратно певца, а вот Алексей не знал, что делать. Опасаясь, что у меня истерика, он хотел уже облить меня стаканом воды, когда заметивший его дерганья Евгений лениво произнес:
— Да не обращай на нее внимания. Просто она во всем находит смешное. Даже там, где его вовсе нет. — И с опаской посмотрел на улыбающегося ему с эстрады певца.
Этот взгляд так откровенно говорил о боязни быть совращенным подобным типом, что я снова зашлась в неудержимом приступе смеха и в изнеможении уронила голову на руки.
Евгений тяжело, но покорно вздохнул, будто принимая на себя все тяготы этого несовершенного мира. Я постаралась взять себя в руки и отпила холодной минеральной воды из высокого стакана. Стало полегче, и я несколько минут глубоко и равномерно дышала, стараясь успокоиться. Потом с подозрением посмотрела на мужчин — не решил ли кто-нибудь из них, что я ярко выраженная истеричка? Алексей смотрел на меня с некоторым удивлением, но ничего такого не говорил, и я успокоилась. Евгений вообще был само воплощение античного героя — неразговорчивого и абсолютно надежного. Атланты держат небо на каменных руках…
Парень ушел, его сменила приятная белокурая девица с короткой стрижкой и резким голосом. Она запела что-то ритмичное, и многие в зале отправились поразмяться. Алексей пригласил Иринку, и они ушли, оставив нас вдвоем. Евгений наклонился ко мне и тихо спросил:
— Что, вам весело?
Вспомнив его затравленный взгляд, когда он почувствовал на своих плечах неприятные для него руки, я непроизвольно хихикнула. Возведя глаза к потолку, сдавленно попросила:
— Не провоцируйте меня, пожалуйста! Я и так устала! Разве вы не знаете, что одна минута смеха съедает целый стакан сметаны? Никакой зарядки не надо!
Он ухмыльнулся одной стороной рта, встал и пригласил меня танцевать. Мне хотелось отказаться, я и без того сегодня напрыгалась, но смутил его жесткий взгляд и требовательно протянутая рука. С него станется поднять меня силой, он уже много раз демонстрировал свои беспардонные манеры. Танцуя с ним на небольшой танцевальной площадке, я капризно поинтересовалась:
— А с другими женщинами вы так же не церемонитесь? Выдергиваете их, как репку, не важно, хотят они того или не хотят?
Он похмыкал, осознавая эту печальную истину, и немного виновато ответил:
— Нет. Они мне безразличны. Если сказали «нет», я просто ухожу. Хотя отказов я не припомню. Но вот с вами мне постоянно приходится нарушать правила приличия.
Нахмурившись, я резонно посоветовала:
— А вы не нарушайте. Что вам мешает?
Он наклонил голову и вдруг обжег мой лоб горячим поцелуем.
— Вы прекрасно это знаете, Феоктиста. Я вас хочу.
Что ж, по крайней мере честно. Вот только стоит ли принимать это за комплимент? Я развила предложенную им тему, ответив с такой же прямотой:
— Вы прекрасно знаете, что я вас не хочу. А в этом деле я значу не меньше вашего. Так не пора ли вам поискать других, посговорчивее?
Он отреагировал просто безобразно. Он и раньше демонстрировал мне свой горячий нрав, но в этот раз превзошел самого себя. Прошипев сквозь зубы: «Посговорчивее?», так стиснул мою ладонь, что я тут же вырвала ее, боясь, что он ее раздавит. Но он немедля поймал ее снова, поцеловал и крепко, хотя и мягко, сжал.
— Ну как мне вам объяснить, что не хочу я никого «посговорчивее»…
Поморщившись, я прагматично заметила:
— Ценность вещи пропорциональна ее надобности?
Он цинично согласился:
— Именно так.
Ничего иного я и не ждала. То есть пока я ему нужна, он будет меня ценить. Как только гон пройдет, я останусь не у дел. Что ж, это хорошее предупреждение. Я попыталась возмущенно вывернуться, но он лишь плотнее прижал меня к себе и провел рукой по спине. Если он думал, что вызовет во мне плотский отклик, то ошибся. Я вознегодовала:
— Поставьте меня обратно и не трогайте! Я вам не лошадь, чтобы оглаживать меня перед скачками!
Он негромко засмеялся и немного ослабил захват.
— Ах, милая, уверен, вам бы понравились скачки со мной! Давайте попробуем! — И он с намеком заглянул мне в глаза.
Я тут же перевела взгляд на окна. Томно обмахиваясь ладошкой, безмятежно произнесла, будто не поняв, о чем речь:
— Как поздно! Пора домой.
Он с силой сжал мне талию и прошептал прямо в ухо:
— Феоктиста! Я понимаю, вы боитесь первой ночи! Но я буду очень осторожен, клянусь!
Меня волновало вовсе не это. Но он подбросил мне чудную идею. Застенчиво глядя ему в глаза, я голосом маленькой испуганной девочки пробормотала:
— Ну что вы, это же очень больно! Ни за что!
Бедняга с мукой посмотрел на мои губы. Я его прекрасно понимала. Он попал между молотом и наковальней. Врать, что больно не будет, он не мог, это было бы чересчур явным обманом, имеющим одну неприглядную цель — завлечь меня в свою постель. Жалко пробормотал:
— Ну, это же только один раз. Другие же как-то терпят…
Другие! Чудесно! Как раз то, что надо! Я втайне возликовала и не замедлила воспользоваться его оплошностью: