Осмысливая услышанное, я опустила голову. Он смотрел на меня и улыбался. Мне тоже хотелось ласково ему улыбнуться, но я сдерживала себя, уговаривая, что ничего не изменилось и мы по-прежнему чужие люди. Он провел по моей щеке костяшками пальцев и проговорил:
— Как я соскучился! Но даже и спрашивать вас не буду, соскучились ли вы. Правды вы мне все равно не скажете, это я давно усвоил.
Обвинение в неискренности мне по душе не пришлось, и я бросилась в атаку:
— Как вы могли скучать рядом с такой красоткой, как Викуся?
Евгений по-мефистофельски ухмыльнулся и с удовольствием констатировал, как ему казалось, неоспоримый факт:
— Ревнуете, да? Это приятно, хотя и напрасно. Мы с ней в первый же вечер так разругались, что отдыхать нам пришлось в разных отелях. Так что мы друг друга и не видели. Кстати, инициатором нашего разъезда стал Панкратов. И я до сих пор не пойму: то ли он Викторию пожалел, то ли меня видеть не мог. — Он сжал мою руку и спросил: — И почему бы это?
Мне было понятно почему, но Евгению знать об этом вовсе не обязательно. Я сделала невинное лицо.
— Понятия не имею.
Но видимо, переиграла. Он задумчиво сказал:
— Вот оно что. Я об этом догадывался, но уж больно верить не хотелось. Он вам предложил стать его любовницей?
Я сердито хмыкнула.
— То есть так же, как и вы? Нет, и не думал!
У него на скулах выступили темные пятна, но он, не отвечая на мою подначку, продолжил демонстрировать свои дедуктивные возможности:
— Он сказал вам, что вы ему нравитесь? Да?
Он пытливо смотрел на меня, выискивая на моем лице подтверждение своим выводам. Я запаниковала. Все это походило на игру «горячо-холодно», в которой я никогда сильна не была. Постаралась перевести разговор на другое, спросив его о какой-то ерунде, но он на мою уловку не поддался, упорно роя носом землю:
— Он вам в любви признался! Точно! Что-то вроде «последняя любовь — самая нежная»… А вы ему отказали. Так же, как и мне. Вот почему он относился ко мне с таким раздражением, что даже мои родители это заметили. Меня мать потом долго пытала, чем я досадил дяде Гене…
Мне не понравился столь издевательский тон. Геннадий Петрович его никак не заслужил. Я холодно спросила:
— Даже если это и правда, вам-то лично что до этого за дело? Какое вы имеете право совать нос в чужие дела?
Он замолчал, что-то обдумывая. Потом легко согласился:
— В самом деле, никакого. Уже одно то, что вы ему отказали, делает его таким же пострадавшим, как и я…
Я раздраженно его поправила:
— Он мне ничего не предлагал, и, следовательно, я ему ни в чем не отказывала!
Евгений по-мальчишечьи хохотнул:
— Естественно, не предлагал! Если вы сидели с таким же чопорным видом, как сейчас, конечно, он ничего не предлагал! Он же умный человек и понимает, когда можно предлагать, а когда это бесполезно! Должен же он был сохранить лицо, черт побери!
Мне было не по себе от его логических выводов, и я нарочито широко зевнула, всем своим видом стараясь ему показать, что мне его рассусоливания неинтересны.
Заметив это, он вздохнул и без особой надежды предложил:
— Давайте в кафе заедем? Поужинаем, а? Я голодный как зверь…
Он правильно ни на что не надеялся, я тут же отказалась, развеяв его робкую надежду:
— Нет уж, вы меня сначала отвезите, а потом идите ужинать. Без меня приятнее — дешевле и возможностей больше…
Он подозрительно нахмурился:
— И что за возможности такие?
Я назидательно пояснила:
— Там столько красоток по вечерам ошивается в поисках подходящих знакомств…
Он зло подтвердил:
— Вы правы — именно ошивается. А мне такие дурочки и даром не нужны. Вы что, меня глуповатым мальчуганом считаете?
Я с осуждением покачала головой. К чему такой запал?
Евгений примиряюще положил теплую ладонь на мою руку. И почему он всегда такой горячий? Может, у него давление повышенное? Он по-детски наклонил голову, снова напомнив мне огорченного и обиженного мальчугана.
— Аня, мы ведь так давно с вами не виделись. Неужели вы нисколько не скучали?
Высоко вскинув брови, я с профессионально разыгранным равнодушием отрицательно покачала головой. Он криво усмехнулся.
— Не верю. Почему вы так упорно пытаетесь спрятать от меня свои чувства?
Посмотрев на него, я насмешливо опровергла его наивные слова:
— Ничего я не скрываю. Я вообще очень открытый человек. Мне прятать нечего. И признайтесь честно: если бы я согласилась на ваше предложение и позволила вам узнать меня поближе… — При этих словах у него ярко блеснули глаза, и он с интересом придвинулся ко мне. Я слегка отшатнулась и неприязненно закончила свою мудрую мысль: — Вы давно бы забыли, как меня и звали!
Он коварно усмехнулся и предложил:
— А давайте попробуем! Как узнать, что может быть, если ничего не делать?
Я сразу отказалась:
— Спасибо, не хочу!
— А почему? Чего вы так боитесь? И не кормите меня побасенками про свою боязнь первой ночи. Это уже было. Что-нибудь новенькое выдумайте.
— Не собираюсь я выдумывать для вас ничего эксклюзивного, вот еще! И стареньким обойдетесь. Неужели нельзя поверить, что я просто ничего не хочу менять в моей жизни? И вы мне не нравитесь!
Он что-то насмешливо просвистел.
— И снова слышу фальшь в вашем голоске. Мало тренировались. Или просто так рады меня видеть, что сбиваетесь с верного тона?
Это было правдой, но в этом я и под пытками не признаюсь. Постаралась его разозлить, чтобы избавиться от навязываемого мне соблазна. Ничего нового не придумав, устало прикрыла глаза и томно протянула:
— Евгений! У вас гипертрофированное самомнение! Вы просто не можете принять тот факт, что элементарно мне не нравитесь! — И, резко выдернув свою руку, сердито рявкнула: — Отстаньте, поняли!
Внезапность нападения себя оправдала: он дернулся и молча погнал джип к моему дому. Но я чувствовала, что он вовсе не разозлен и даже не обескуражен, а просто исполняет роль, как положено по пьесе, где я и сценарист, и режиссер. Мне стало не по себе. Что он задумал? Чувство было пренеприятным, будто мы с ним поменялись местами: теперь он играл со мной, как кошка с мышкой. Хотя я никогда с ним не играла и цель у меня была крайне проста: жить спокойно. Разве я многого хочу?
Иронично поблескивая серыми глазами, Евгений быстро вел машину, пренебрежительно кривя губы. Напряжение в салоне все нарастало, он холодно усмехался, но ничего не говорил. Я уже готова была взорваться, не вынеся грозовой атмосферы и на улице, и в машине, когда мы подъехали к моему дому.