Он нахмурился, но решился признать:
– И чем это плохо? Ведь хорошо было всем. В конце концов, инстинкт продления рода – самый сильный инстинкт на земле. И к тому же одна из самых приятнейших сторон жизни. Ты же не будешь это отрицать?
Она кисло поморщилась.
– Увы, не могу с тобой согласиться. Мне, знаешь ли, на себе пришлось прочувствовать последствия этого самого инстинкта.
Успокаивающе погладив ее по плечу, Пашка прошептал:
– Но тебе не о чем волноваться. Я всегда тщательно предохраняюсь, я же понимаю, что это обязанность мужчины!
– Да ты вовсе не о партнерше заботишься, – это деловое выражение не понравилось Пашкиной романтической натуре, но он не возразил, боясь всё испортить, – а исключительно о себе, любимом, чтобы не подцепить какую-нибудь гадость. Да и ребенок тебе вовсе не к чему.
Он отчаянно замотал головой и взмолился:
– Милая, я понимаю, что ты боишься попасть снова в ту же ситуацию, что с Юрием, но я тебе гарантирую, что ничего подобного не повторится!
Она резко откинула его ищущую ручонку и поднялась.
– Конечно, не повторится! Я давно убедилась, что лучший способ предохранения – это слово «нет»! И я прошу тебя немедленно уехать. Тебя, кстати, родители заждались.
Как бы в подтверждение ее слов у него зазвонил телефон. Он посмотрел на определитель, побледнел и выслушал чьи-то строгие слова. В ответ промямлил:
– Да! Хорошо, папа, я сейчас буду.
Положив телефон в карман, покосился на веселящуюся хозяйку:
– Ну вот, накаркала! Придется ехать. Неужели ты не жалеешь?
Она жестокосердно признала:
– Конечно, жалею. Где же мне еще найти бесплатную домработницу, чтобы и в магазины ходила и обеды готовила, да еще за свой счет!
Он надулся и пошел собираться. Покидав в сумку свои немудреные пожитки, купленные за это время, отправился к выходу. Чопорно попрощался. Она горячо пожала его руки и полунасмешливо-полуласково поблагодарила за отдых от готовки.
Павел немного отошел от неприятного разговора и тяжело вздохнул:
– Зря ты от меня отказалась! Я уверен, нам очень хорошо бы было вместе!
Она подтвердила:
– Конечно, хорошо, кто спорит? – И сухо уточнила: – На пару месяцев, не больше. А я представляешь, ищу в жизни что-нибудь понадежнее, чем барахтанье в постели с незрелым мальчуганом.
Павел хотел было затеять дискуссию по поводу его мужественности и зрелости, но она подтолкнула его к выходу, напомнила: Папа ждет! – и захлопнула за ним дверь.
Юрий больше не звонил и не приезжал, и она с горечью подумала, что ампутация наконец-то состоялась, пусть и с помощью несуществующего романа.
На следующей неделе решила навестить мать, вернувшуюся с мужем из местного санатория, где они проводили немного запоздавший медовый месяц. Чтобы не беспокоить молодоженов, Саша ни разу не была в ее новой квартире, хотя со дня свадьбы прошло уже почти два месяца.
Они регулярно перезванивались, и Саша невольно отмечала немного взволнованный голос матери, которая, хотя и пыталась говорить как обычно, но иногда как-то порывисто вздыхала, будто хотела в чем-то признаться, но не решалась. В июне занятия в школе закончились, и у матери начался долгий отпуск. Саша ожидала, что они с Николаем Ивановичем уедут отдыхать куда-нибудь на юг, но они предпочли санаторий у реки.
В пятницу позвонила и спросила, как до нее добраться. Николай Иванович тут же категорично заявил, что приедет за ними сам и нечего ей забивать голову всякой ерундой. В субботу отчим подъехал за ними ровно в два часа дня и позвонил по сотовому:
– Карета подана!
Уже привыкшая ездить на машинах Анюта с королевской непринужденностью взгромоздилась на заднее сиденье и с удовольствием уставилась в окно, наблюдая за быстро меняющимся городским пейзажем.
Николай Иванович, почему-то гордо выпячивающий грудь, напоминая Саше чванливого петуха, неожиданно предупредил:
– Саша, ты сегодня ничему особенно не удивляйся, а то Наташа и без того не в своей тарелке, не расстраивай ее, пожалуйста!
Саша удивилась. Эта загадочная фраза ее насторожила, она не могла понять, чего ей ждать. Попыталась выяснить это у отчима, но тот таинственно молчал, загадочно усмехаясь в ответ на ее расспросы.
Подъехали к красивой высотке неподалеку от дома родителей Юрия. Николай Иванович ответил на ее невысказанный вопрос:
– Этот микрорайон лет пятнадцать назад застраивал наш завод. Естественно, мы все живем неподалеку. Мне, кстати, трехкомнатная квартира не полагалась по составу семьи, но в то время как раз начали чихать на социальные нормы, и дали мне ее уже по статусу, так же, как и Евгению.
Квартира была на пятом этаже, большая и просторная. Мать, хлопочущая на кухне, к ним не вышла, только крикнула:
– Проходите, мои хорошие!
Они прошли в квартиру. Николай Иванович, как гостеприимный хозяин, показал им все комнаты. Саша, не желающая сидеть сложа руки в гостиной, пошла на кухню помогать матери. Та в пестром разлетающемся балахоне хлопотала у плиты. Снова, как когда-то, сладко пахло шанежками и пирожками. Наталья Владимировна пожаловалась:
– Если бы ты знала, сколько я перевела теста, пока приспособилась к новой духовке! Она хорошая, конечно, но к ней привыкнуть надо. После старой это было непросто.
Саша, заметившая, что мать как-то неловко всё время старается повернуться к ней спиной, внезапно обо всем догадалась. Так вот о чем предупреждал ее Николай Иванович! Вот это настоящий сюрприз! Она помолчала, стараясь успокоиться, и только потом радостно сказала:
– Мама, тебя можно поздравить с пополнением?
Та наконец повернулась и сдавленно воскликнула:
– Поздравить? Да мне сочувствовать надо!
Дочь удивилась:
– Да почему? Дети – это здорово!
Мать присела рядом и чуть дрожащей рукой поправила прическу.
– Здорово, когда вовремя. А тут под старость лет.
Саша постаралась ее успокоить:
– Мама, какая старость?
Наталья Владимировна жалостно пошмыгала носом.
– Под старость, под старость! Да к тому же еще и двойня!
Саша подпрыгнула.
– Ну да? И кто, известно?
– Мальчик и девочка.
Дочь обняла мать.
– Класс! Слушай, как это здорово! То есть, конечно, сначала тяжеловато будет, но потом! Да ты и не волнуйся, я с удовольствием тебе помогу! И Анюта тоже!
Наталья Владимировна несмело улыбнулась. Она опасалась, что дочь будет недоумевать, и ее искренняя радость весьма ее обнадежила. Она припомнила вытянувшееся лицо директрисы, которой принесла больничный в последние дни мая. Та, как воспитанный человек, вслух ничего не сказала, но на ее челе ясно читалось: какая глупость!