Ну да! Приказывать Герцогу?! Ну-ну. Я пыталась несколько раз, еще в начале наших отношений, но нарвалась на сарказм в собачьем исполнении и чистой воды издевательство в виде ответного фи действием. После чего глупые попытки руководить гордым животным бросила навсегда, предпочитая им мирные переговоры.
Кстати, с Герцогом можно только договориться, и вполне даже успешно, что мы с ним и практиковали в нашей совместной жизни.
Опять отвлеклась, а между прочим, происходило интересное.
Надежда Ивановна развернулась вместе с креслом от стола, чтобы было удобнее рассматривать пса, наклонилась вперед, а Его Высочество гордо стоял напротив нее и, в свою очередь, внимательно рассматривал пожилую женщину.
– Красивый, – постановила Надежда Ивановна безапелляционным тоном, разворачивая кресло в исходное положение, посмотрела еще раз на Герцога и улыбнулась: – Вояка. Владу точно понравится.
– Что ему дать покушать? – Сердобольная Вера Николаевна обвела рукой выставленные на столе яства.
– Герцог орел гордый, аристократ, – приступила к пояснениям я, усаживаясь на предложенное мне место за столом: справа рядом с хозяйкой, спиной к окну. – Подачек со стола не берет, оскорбляется, питается исключительно свежими мясом, овощами и кашами.
– Молодец! – еще раз похвалила Надежда Ивановна.
– Вера Николаевна, можно я поставлю его миски для еды на кухне?
– Конечно, Василиса! – поспешила дать добро домработница.
– Спасибо, – чинно поблагодарила я и не забыла про иные разрешения: – А можно ему свободно гулять по участку?
– Да можно, конечно! – заверила Надежда Ивановна. – Что ты спрашиваешь, деточка! Собак мы не держим, так что его никто не обидит.
– Это большой вопрос, кто кого обидит при встрече, – усмехнулась я.
Далее обед протекал в непринужденной обстановке. Отправной точкой беседы стала история жизни Герцога. Ахали, охали, и через полчаса обе женщины были окончательно и бесповоротно в него влюблены. А потом разговор принял странное направление – мне повествовали об истории этого края, о родном большом селе бабушки и Надежды Ивановны, о войне, об оккупации, об исторических памятниках и легендах Великого Новгорода и его окрестностей. В общем, эдакий экскурс по историческим местам, датам и природным достопримечательностям, и ни слова о личном. Ни-че-го! Ни расспросов обещанных, ни покаянных рассказов. Культур-мультур, одним словом.
И в один момент Надежда Ивановна объявила застолье закрытым:
– Пойду я прилягу. Устала что-то. А ты, Василиса, чувствуй себя как дома, не стесняйся, если что понадобится или вопросы какие возникнут, обращайся к Вере. Она тебе все подскажет.
– Спасибо, – поблагодарила я, хорошая девочка. – Надежда Ивановна, называйте меня Вася, как все мои родные, мне так удобнее и привычнее.
– Хорошо, Васенька. – И Надежда Ивановна погладила меня по голове.
Предоставленная в полное собственное распоряжение, я распаковала вещи, развесила в шкафу и разложила причиндалы мелкие где только можно, поставила заряжаться ноутбук, телефон и смартфон и, наконец, с удовольствием приняла душ.
А вернувшись в комнату, сбросила полотенце и встала перед большим зеркалом на стене изучать собственное прекрасное тело на предмет выявления недостатков.
Кроме старых, почти незаметных шрамиков, напоминании о детстве лихом, на белом девичьем теле новых недостатков не обнаружилось. Прямо Василиса-краса, русая коса!
Русая коса, чтоб вы знали, в наличии имелась! Я перекинула на грудь копну длинных влажных после душа волос – они у меня светло-русые, не блондинка в принятой классификации оттенков волос, но очень близко, по крайней мере меня причисляют именно к этому отряду сложившегося в последние годы стереотипа в нашей стране.
К волосам, отражавшимся в зеркале, претензий не нашлось, как и ко всему остальному: шейке моей лебединой, рученькам-ноженькам, гордо стоящей полной груди и восхитительным ягодицам!
Ну вы уже поняли, как я отношусь к себе любимой!
Этому приему меня научила мама. Давно, во времена моего пубертатного периода. Вспомнив маму, я сразу загрустила, отошла от зеркала и плюхнулась на кровать.
Когда мне было тринадцать лет, мы с родителями переехали в другой район Москвы, и мне пришлось идти в новую школу. Я сейчас и не вспомню, почему понадобилось переезжать, но это и неважно. Важно другое. В старой школе у меня были прекрасные отношения с одноклассниками да и с окружающими в целом. Никого не смущали мои увлечения совсем не девчоночьими занятиями, наоборот, мальчишки ходили за мной толпами, обсуждали живо интересующие их пацанские темы, торчали вместе со мной сутками в отцовском гараже, девчонки не ревновали, так как и про девичьи секреты я никогда не забывала.
Но в новой школе все пошло наперекосяк! Меня обзывали злыми, обидными прозвищами, вечно подкалывали, подстраивали всяческие пакости. Мне приходилось постоянно драться, отстаивая свою «честь и достоинство». Я стала как звереныш малолетний – вечно в ожидании нападения, оскаленная, злая, безбашенная до остервенения. В драке я забывала об инстинкте самосохранения и не бежала никогда, каков бы численный перевес ни был на стороне противника.
Да это все бы ничего! Но меня начали дразнить за физические недостатки.
Правду сказать, я представляла тогда собой очень несуразного угловатого подростка, хуже, чем гадкий утенок. Выше всех в классе, я как-то резко вытянулась за полгода, руки-ноги за таким стремительным ростом не поспевали и болтались тонкими жердочками, непомерно толстые в суставах, нос распух, на лбу прыщи, шея длинная, худая. Ужассс!
У меня с родителями странно сложились абсолютно доверительные открытые отношения. Странно, потому что так не бывает – до определенного возраста, лет до десяти, да, и у многих, но подросток заполучает слишком много тайн, вопросов и открытий, о которых невозможно говорить с родителями. Ну невозможно, и все!
Мне, видимо, это забыли объяснить, и я шпарила прямые вопросы и заявления на головушки родителей прямым же текстом с требованием немедленного углубленного ответа. Родители мои – тоже люди не совсем традиционные в плане принятых догм и правил, а посему вопросы мои их не смущали и они шпарили доченьке столь же прямыми и четкими пояснениями.
Например, про месячные мне объяснял папа, доходчиво и подробно, с демонстрацией картинок в медицинской энциклопедии, и небольшим экскурсом о возникновении беременности, и совместным походом в аптеку за средствами гигиены, поскольку мама в тот момент была в командировке, а к девочке пришло девичество.
Вот я и жаловалась истерично маме о своей ущербности и страхолюдстве. На что она однажды подвела меня к зеркалу и спросила:
– Скажи, что ты там видишь?
– Уродину! – заявила я в агрессивно-плаксивой форме.
– Давай конкретно, по деталям, что тебе не нравится? – настаивала мама.