Заикаясь от волнения и чувствуя, что после тяжелой дороги совершенно не в состоянии что-то ему доказывать, Татьяна тихо объяснила:
– Я звонила тебе каждый день! – но, вспомнив о пропущенных по разным причинам вечерах, виновато уточнила: – Почти…
Он рассмеялся с ядовитым сарказмом, высокомерно вскинув голову.
– Что это означает – почти! Никогда? Я сидел здесь каждый вечер, ожидая твоего звонка! Ни одного не пропустил! Но ты мне не звонила!
Она ошеломленно оправдывалась, прекрасно понимая, как неубедительно звучит ее тоненький срывающийся голосок.
– Но я звонила! У тебя всё время было или занято, или стояла мертвая тишина! Может быть, телефон неисправен? Или поломка на линии?
Владимир заскрежетал зубами от приступа черной неуправляемой злобы.
– Не выдумывай нелепые оправдания! Телефон в порядке! Я постоянно звоню отсюда! И, даже если ты не могла дозвониться сюда, чему, заметь, я не верю, ты вполне могла бы позвонить в контору, или дать телеграмму!
Она обрадовано подтвердила, довольная, что мыслят они одинаково. Робко протянув к нему руку, подтвердила:
– Я так и сделала! Дважды звонила тебе на работу. Но тебя не было! Оба раза отвечали женщины. Не знаю, с кем я говорила в первый раз, она не представилась. На линии были помехи, голос сильно исказился, и я не смогла узнать, кто это. Я попросила передать тебе, что не могу дозвониться и чтобы ты проверил домашний телефон! И телеграмму посылала с тем же сообщением. А тридцатого я говорила с Фаиной Генриховной, она пообещала передать тебе, что я задержусь.
Она с надеждой посмотрела на него измученными глазами, надеясь, что все недоразумения сейчас закончатся, он крепко обнимет ее, и она сможет, наконец, отдохнуть, прижавшись к его груди.
Он взревел, ничего не видя от захлестнувшей его горечи и досады:
– Ты хоть Фаину Генриховну в свои фантазии не приплетай! Она исполнительный и добросовестный работник! Если бы ты с ней говорила, она бы сей секунд мне это передала!
Татьяна задохнулась от слабости и нахлынувшего ощущения беды. Что делать? Ссылаться на Юрия Георгиевича, знавшего, что она каждый вечер пытается дозвониться домой? Или на сестру, которой не раз жаловалась, что не может поговорить с Владимиром? Но ведь он не поверит, скажет, что сговорились.
Она устало посмотрела на его раздраженное лицо. Оно показалось ей чужим и неприятным. Такого Владимира она не знала. Никогда не видела его таким злым и беспощадным. Стало страшно, но она постаралась отодвинуть это омерзительное чувство подальше, и примирительно предложила, надеясь, что утро вечера мудренее:
– Давай прекратим этот спор, я так устала, что у меня просто сил нет тебя разубеждать. Да и почему я должна это делать, если ни в чем не виновата? Думаю, это недоразумение скоро выяснится.
Он схватил ее за плечи стальными пальцами, впиваясь в мягкое тело всё сильнее, не думая о том, что ей больно, и стал безжалостно трясти.
– Недоразумение? Для тебя это маленький пустячок, не стоящий внимания? Так вот ты какая – дешевая пустышка! Я-то думал, что ты настоящий человек, а ты целлулоидная кукла!
Тяжело перевел дух, опустил руки и неприязненно скомандовал, глядя вдаль пустым взглядом:
– Вот что! Сегодня можешь переночевать здесь, а завтра чтобы ноги твоей в моем доме больше не было! – И, не обращая внимания на протянутую к нему в немой мольбе руку, выскочил из комнаты.
Татьяна вздрогнула. Эти слова она уже слышала от Анатолия. Вот и снова повторяется та же история. Неужели это ее удел – быть отверженной?
Глухо хлопнула входная дверь. Куда это он на ночь глядя? Вспомнив, что Юрий Георгиевич просил ее позвонить, побрела к телефону. Подняла трубку и послышался обычный приветливый гудок. Телефон работает нормально? Но почему она не могла дозвониться сюда столько времени?
Трубку профессор поднял не сразу, но спросил довольно бодрым голосом:
– Это ты, Танечка? Мы за тебя волновались. Хорошо, что ты позвонила, сейчас хоть заснем нормально. Но что у тебя голос такой мрачный? Что-то случилось?
Она вдаваться в подробности не стала, сказала только, что доехала хорошо, просто устала, и, не в состоянии выслушивать расспросы, положила трубку. Ощущая себя грязной и оплеванной, кое-как вымылась под душем, натянула на себя спальную рубашку и упала в кровать, отупев от усталости и душевной боли.
Проснулась утром от резких злых уколов в сердце и неприятной тяжести внизу живота. Что это – последствия вчерашнего стресса или просто усталость после последних сумасшедших дней? Стараясь не обращать внимания на боль, оделась и вышла на кухню. Там, мрачно глядя в тарелку, сидел ощетиненный Владимир.
Она молча присела рядом и робко попросила, боясь к нему прикоснуться: от него явственно веяло диким напряжением и злобой.
– Владимир, поверь мне, я действительно постоянно пыталась до тебя дозвониться и очень беспокоилась.
Он вскочил, опрокинув кружку с молоком, которое разлилось по столу длинной белой полосой. Татьяна испуганно вздрогнула, глядя на его разъяренное лицо, не зная, как его остановить. Может быть лучше дать ему выговориться, а потом спокойно поговорить?
Напоминая разъяренную ядовитую змею, он прошипел:
– Беспокоилась она! Как это мило! И когда ты изволила беспокоиться? Между вернисажами и походами по ресторанам с богатыми поклонниками? А ты знаешь, что это такое – не спать по ночам от беспокойства, не понимая, что происходит? Когда в голове одна только мысль: с глаз долой – из сердца вон?
Она потянулась к нему, чтобы сказать, что с ней было то же самое, но он злобно добавил, неприятно оскалившись и с ненавистью глядя на женщину, которой совсем недавно клялся в вечной любви:
– Конечно, тебе-то было весело, небось ни одной ночи одна не провела!
Она побледнела и провела чуть дрожащей рукой по лбу, как будто пыталась смахнуть незаслуженные оскорбления. Посмотрела назад, на распахнутые двери комнаты. Может быть, уйти туда и дать ему остыть? Пусть успокоится и придет в себя. Ведь не может же быть, чтобы всё так глупо кончилось?
Владимир продолжал, глядя на нее неистовыми глазами и пытаясь освободиться от раздирающей изнутри ярости:
– А я все это время метался от стенки к стенке, даже работать не мог! На всех рычал, как лютый зверь! Самому тошно! – Он осклабился, сложив затвердевшие губы в жуткое подобие улыбки. – Но теперь всё! Ты меня достала! Собирай свои манатки и шуруй отсюда к себе! Твоя роскошная квартирка давно тебя дожидается!
Татьяна просительно положила ему руку на локоть, пытаясь остановить его напрасные упреки, убедить, что он не прав, и так нельзя, что всё выяснится, они помирятся и всё будет хорошо! Но он тут же стряхнул ее ладонь и безжалостно добавил:
– Твои картинки я уже выкинул в старый сарай! Заберешь оттуда, что осталось! Тебе здесь делать нечего! Малюй где-нибудь в другом месте!