Дюбуа вытащил из кармана пригоршню золота, отсчитал пятьдесят луидоров и сложил их стопкой на столе, где она и осталась стоять, дрожа и кренясь в одну сторону.
Ован смотрел на золото с таким выражением, которое вряд ли можно было заподозрить на его тусклом и невыразительном лице.
«Ага, — сказал про себя Дюбуа, — да он жаден».
И в самом деле, эти пятьдесят луидоров казались Овану несбыточной мечтой, он предал своего хозяина даже без надежды получить их, просто пламенно их желая, и вот эти обещанные луидоры лежали тут, перед его глазами.
— Я могу их взять? — спросил Ован, протягивая руку к стопке монет.
— Одну минуточку, — сказал Дюбуа, забавляясь алчностью, которую горожанин несомненно бы скрыл, а деревенский житель показывал в открытую, — одну минуточку, мы сейчас заключим сделку.
— Какую? — спросил Ован.
— Вот обещанные пятьдесят луидоров.
— Я их прекрасно вижу, — сказал Ован, облизываясь, как собака на подачку.
— При каждом ответе на мой вопрос, если ответ будет важен для меня, я добавляю десять луидоров, если глупый и смешной, столько же отнимаю.
Ован вытаращил глаза: сделка явно казалась ему произвольной.
— Ну а теперь поговорим, — сказал Дюбуа, — ты откуда приехал?
— Прямо из Нанта.
— С кем?
— С господином шевалье Гастоном де Шанле.
Эти вопросы носили, очевидно, предварительный характер, — стопка оставалась нетронутой.
— А теперь внимание! — сказал Дюбуа, протягивая к червонцам худую руку.
— Я весь превратился в слух, — ответил Ован.
— Твой хозяин путешествует под своим именем?
— Выехал он под своим именем, но по дороге сменил его.
— На какое?
— Господин де Ливри.
Дюбуа добавил десять золотых, но поскольку стопка стала слишком высокой и не держалась, он составил их во вторую рядом с первой. Ован вскрикнул от радости.
— А ну, не радуйся, мы еще не кончили. Внимание! В Нанте есть господин де Ливри?
— Нет, монсеньер, но есть барышня де Ливри.
— И кто же она?
— Жена господина де Монлуи, близкого друга моего хозяина.
— Хорошо, — сказал Дюбуа и добавил десять луидоров, — а что твой хозяин делал в Нанте?
— Да что обычно делают молодые господа: охотился, фехтовал, по балам ездил.
Дюбуа убрал десять золотых. Ован вздрогнул всем телом.
— Погодите, погодите-ка, — сказал он, — он еще кое-что делал.
— А, вот как, — сказал Дюбуа, — так что же он делал?
— Два или три раза в неделю уходил ночью из дому, уходил он часов в восемь вечера и возвращался в три-четыре часа утра.
— Прекрасно! — произнес Дюбуа. — И куда же он ходил?
— Об этом я ничего не знаю, — ответил Ован.
Дюбуа продолжал держать десять золотых в руке.
— А со времени отъезда, — спросил Дюбуа, — что он делал?
— Проехал через Удон, Ансени, Ман, Ножан и Шартр.
Дюбуа протянул руку и длинными пальцами вынул из стопки еще десять луидоров. Ован глухо застонал от досады.
— А в пути, — спросил Дюбуа, — он ни с кем не познакомился?
— Познакомился с одной юной воспитанницей клисонских августинок. Она ехала с монахиней по имени сестра Тереза.
— А как звали воспитанницу?
— Мадемуазель Элен де Шаверни.
— Элен! Многообещающее имя, и уж конечно, эта прекрасная Елена — любовница твоего хозяина?
— Черт возьми, я об этом ничего не знаю, сами понимаете, мне он об этом ничего не говорил.
— Ну и умница! — сказал Дюбуа и отнял от пятидесяти луидоров еще десять.
Холодный пот катился по лбу Ована, — еще четыре таких ответа, и получится, что он продал своего хозяина даром.
— А эти дамы едут с ним в Париж? — продолжал Дюбуа.
— Нет, сударь, они остановились в Рамбуйе.
— Ага! — произнес Дюбуа.
Это восклицание показалось Овану добрым предзнаменованием.
— А добрая сестра Тереза даже уехала обратно.
— Ну, — сказал Дюбуа, — это все не столь уж важно, но не следует разочаровывать начинающих.
И он добавил к стопке десять монет.
— Таким образом, — продолжал Дюбуа, — юная девица осталась одна?
— Вовсе нет, — сказал Ован.
— Как нет?
— Ее ждала одна дама из Парижа.
— Дама из Парижа?
— Да.
— Ты знаешь ее имя?
— Я слышал, как сестра Тереза называла ее госпожой Дерош.
— Госпожой Дерош! — воскликнул Дюбуа и положил на стол десять золотых, начав вторую стопку. — Так ты говоришь, госпожа Дерош?
— Да, — ответил, сияя, Ован.
— Ты в этом уверен?
— Да, Боже ж ты мой, конечно, уверен: она длинная, худая, с желтым лицом.
Дюбуа добавил еще десять луидоров. Ован сожалел, что не останавливался перед каждым эпитетом, на своей поспешности он, очевидно, потерял двадцать монет.
— Длинная, худая, с желтым лицом, — повторил Дюбуа, — да, она самая.
— Ей от сорока до сорока пяти лет, — добавил Ован, сделав на этот раз паузу.
— Точно, она! — повторил Дюбуа, добавляя еще десять луидоров.
— И одета в шелковое платье с большими цветами, — продолжал Ован, который хотел из всего извлечь выгоду.
— Прекрасно, — повторил Дюбуа, — прекрасно.
Ован увидел, что об этой женщине его собеседник знает уже достаточно, и в ожидании замолчал.
— И ты говоришь, что твой хозяин познакомился с этой девицей в дороге?
— То есть, сударь, как сейчас подумаю, так сдается мне, что это знакомство было чистой комедией.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Думаю, они и до отъезда были знакомы. Постойте-ка, уверен, что это ее мой хозяин поджидал в Удоне.
— Хорошо, — сказал Дюбуа, добавляя еще десять золотых, — может, ты на что и пригодишься.
— Больше вы ничего не хотите знать? — поинтересовался Ован жестом игрока, собирающегося сорвать банк, протягивая руку к обеим стопкам, дававшим ему сорок луидоров чистого выигрыша.
— Минуточку, — остановил его Дюбуа, — а девушка хороша собой?
— Как ангел, — сказал Ован.
— И они, она и твой хозяин, конечно, назначили свидание в Париже?
— Нет, сударь, напротив. Я думаю, что они простились навеки.