«Обвиняемые признаны виновными в попытке оскорбления величества и в замыслах измены и должны быть обезглавлены: наличествующие — собственной персоной, а отсутствующие — в изображении. Стены и укрепления их замков должны быть снесены, знаки их сеньорий уничтожены, а подъездные аллеи срезаны до высоты девяти футов».
Через час после вынесения приговора секретарь суда получил приказ огласить его осужденным.
Приговор был вынесен после того бурного заседания, о котором мы упоминали выше и где присутствующая публика выказывала столь живые знаки симпатии обвиняемым. И поскольку обвиняемые опротестовали столь успешно все пункты обвинения, они питали самые радужные надежды. Они сидели в общей комнате за ужином, вспоминая подробности заседания, как вдруг дверь отворилась и из тени выступило строгое и бледное лицо. Это был секретарь суда. Его торжественное появление мгновенно оборвало веселые шутки и заставило сердце каждого забиться сильнее.
Секретарь прошел в комнату, у дверей остался стоять тюремщик, а за ним в темноте коридора поблескивали дула мушкетов.
— Что вам угодно, сударь, и что означает ваше зловещее появление? — спросил Понкалек.
— Господа, — ответил секретарь, — я пришел огласить вам приговор трибунала. Преклоните колени и слушайте!
— Но на коленях выслушивают только смертный приговор! — заметил Монлуи.
— Преклоните колени, господа! — повторил секретарь.
— Колени должны преклонять преступники и люди незнатные, — сказал дю Куэдик, — но мы невиновны, и мы дворяне, мы выслушаем приговор стоя.
— Как вам угодно, господа, но обнажите головы, потому что я говорю именем короля.
Талуэ — единственный, кто был в шляпе, — обнажил голову. Все четверо стояли, тесно прижавшись друг к другу плечами; они были бледны, но улыбались. Секретарь дочитал до конца приговор, и никто его не прервал ни единым словом и ни единым жестом. Когда же он окончил чтение, Понкалек спросил:
— Почему мне сказали, чтоб я сообщил о замыслах Испании против Франции и обещали меня в этом случае отпустить? Испания — враждующее с нами государство, я рассказал, что мне об этом было известно, а теперь нас осудили. Почему? Весь суд состоит, видимо, из подлецов, расставлявших обвиняемым ловушки?
Секретарь ничего не ответил.
— Но, — добавил Монлуи, — регент пощадил всех парижских сообщников заговора Селламаре, ни одной капли крови не было пролито, а ведь те, кто хотел похитить регента и, может быть, его убить, были столь же виновны, по крайней мере, как и мы; ведь против нас не было выдвинуто ни одного серьезного обвинения; так что нас избрали, чтобы искупить вину столицы?
Секретарь снова ничего не ответил.
— Ты пойми, Монлуи, — сказал дю Куэдик, — там существует давняя семейная ненависть к Бретани, и регент, чтобы еще раз подтвердить свою принадлежность к семье, хочет показать, что он нас ненавидит. Карают не нас лично, а провинцию, которая уже триста лет требует свои права и привилегии и которую хотят признать виновной, чтобы раз и навсегда отделаться от нее.
Секретарь по-прежнему молчал.
— Ну хорошо, давайте покончим с этим! — сказал Талуэ. — Итак, мы приговорены, прекрасно. Теперь скажите, мы можем подать апелляцию?
— Нет, господа, — ответил секретарь.
— В таком случае, вы можете идти, — сказал дю Куэдик.
Секретарь поклонился и вышел вместе с сопровождавшей его стражей; тяжелая дверь камеры с шумом затворилась за ним.
— Ну что же?! — спросил Монлуи, когда они остались одни.
— Ну что же, мы приговорены, — ответил Понкалек. — Я же никогда не говорил, что не будет приговора, я говорил, что казни не будет, вот и все.
— Я держусь того же мнения, — сказал Талуэ. — То, что они учинили, они сделали, чтобы устрашить провинцию и испытать меру ее терпения.
— А впрочем, — сказал дю Куэдик, — нас не казнят, пока регент не подпишет приговор. Итак, если только не прибудет экстренный курьер, нужно два дня, чтобы доехать до Парижа, день, чтобы ознакомиться с делом, и два дня на обратный путь, итого — пять, следовательно, у нас еще есть пять дней; за это время многое может случиться; узнав о приговоре, восстанет вся провинция.
Монлуи покачал головой.
— А потом есть еще Гастон, — продолжал Понкалек, — о котором вы забыли, господа.
— Я боюсь, что Гастон арестован, — сказал Монлуи. — Я знаю Гастона, будь он на свободе, мы бы о нем уже услышали.
— Но ты же не станешь, о провидец несчастий, — сказал Талуэ, — отрицать, по крайней мере, что у нас есть еще несколько дней?
— Кто знает? — проронил Монлуи.
— А потом море, море, черт побери! — воскликнул Понкалек. — Господа, вы забываете, что меня может убить только море.
— Прекрасно, господа, итак, сядем снова за стол, — сказал дю Куэдик, — и выпьем еще по стакану за наше здоровье.
— У нас кончилось вино, — сказал Монлуи, — это плохой знак.
— Ба! В погребе-то оно еще есть, — сказал Понкалек.
И он позвал тюремщика. Тот вошел и, увидев четверых дворян за столом, окинул их удивленным взором.
— Ну как, что нового, метр Кристоф? — спросил Понкалек.
Метр Кристоф был родом из Гера и питал особое почтение к Понкалеку, потому что дядя Понкалека Кризогон был его сеньором.
— Ничего, кроме того, что вы уже знаете, господа, — ответил он.
— Тогда принеси нам вина.
— Они хотят забыться, — сказал, выходя, тюремщик. — Бедняги!
Монлуи один слышал, что сказал Кристоф. Он грустно улыбнулся. Спустя мгновение они услышали шаги. Кто-то поспешно приближался к комнате. Дверь отворилась, и появился Кристоф, но без единой бутылки в руках.
— Ну так что же? — спросил Понкалек. — А где вино, которое мы требовали?
— Хорошая новость! — воскликнул Кристоф, не ответив ему. — Хорошая новость, господа!
— Какая? — спросил, вздрогнув, Монлуи.
— Регент умер?
— Бретань восстала? — добавил дю Куэдик.
— Нет, нет, господа, это я бы не осмелился назвать хорошей новостью.
— Ну так что же? — спросил Понкалек.
— Господин де Шатонёф только что увел сто пятьдесят солдат, которые стояли под ружьем, на Рыночной площади, что всех приводило в ужас; эти сто пятьдесят солдат получили другой приказ и вернулись в казармы.
— Посмотрите, — сказал Монлуи, — я начинаю думать, что это будет не сегодня вечером.
В это время пробило шесть часов.
— Прекрасно, — сказал Понкалек, — хорошая новость не причина, чтобы не утолить жажду. Сходи все же нам за вином.
Кристоф вышел и через десять минут вернулся с бутылкой. Друзья, продолжавшие сидеть за столом, наполнили стаканы.