— Поговорим лучше о вас, моя дорогая фрейлейн, — сказала она ей. — В вас, слава богу, нет моего вздорного и злого нрава, и вы можете быть любимы, как вполне того заслуживаете.
— Мы еще успеем наговориться, — со смехом ответила Христина. — А что твоя беглая лань?
— Да все еще не вернулась, — с грустью отвечала Гретхен. — Я целую ночь ее искала и кликала. Нет ее нигде. Она уже много раз убегала, но каждый раз сама приходила назад, а на этот раз она что-то уж очень долго не приходит.
— Ну ничего, найдется, не тревожься.
— Уж я и не знаю. Ведь это дикий зверь, не то, что мои козы. Лань родится на воле, ей трудно привыкать к хижине и к человеческому лицу. У нее воля в крови. В этом она похожа на меня, и я именно за это ее больше всего любила…
Гретхен вдруг остановилась, вся содрогнулась, вскочила на ноги и стояла охваченная страхом.
— Что с тобой? — спросила Христина.
— Разве вы ничего не слышали?
— А что?
— Выстрел.
— Я не слышала.
— А я слышала, и на меня это так подействовало, как будто выстрелили прямо в меня. Что если это в мою лань стреляли!..
— Ну полно, успокойся. Ты хотела говорить что-то обо мне. Ну и давай говорить обо мне.
Это напоминание о том, что она должна говорить о Христине, сразу успокоило Гретхен. Она села на землю и, подняв на Христину глаза, полные любви и нежности, сказала ей:
— О, хорошо, давайте говорить о вас. Я каждый день разговариваю о вас со своими цветами.
— Слушай, Гретхен, — ответила Христина с некоторым замешательством, — ты, что же, в самом деле думаешь, что цветы говорят тебе что-то?
— Вы спрашиваете, верю ли я в цветы? — ответила Гретхен, причем глаза ее засверкали, и лицо осветилось вдохновением. — Я не только верю в них, но положительно убеждена. Да и зачем цветы стали бы мне говорить неправду? Нет на свете ничего вернее. Наука о языке растений самая древняя. Она идет с востока и родилась в самые первобытные времена, когда еще люди были так просты и так чисты, что бог удостаивал их своими беседами. Моя мать умела читать мысли трав и научила меня этому, а сама научилась, в свою очередь, от своей матери. А вы разве не веруете в цветы? А доказательством тому, что они говорят правду, служит предсказание, что вы полюбите г-на Юлиуса.
— Они ошибаются! — с живостью сказала Христина.
— Вы не верите? А между тем, они сказали мне, что г-н Юлиус любит вас.
— В самом деле? — сказала Христина. — Ну хорошо, я хочу этому верить. Давай посмотрим вместе, что говорят цветы.
— Вот они, я принесла вам целую копну, — сказала Гретхен, показывая на огромный пук цветов. — О чем же мы будем их спрашивать?
— Раньше ты говорила, что они предсказали тебе, будто эти два молодых человека должны принести мне несчастье. Я хочу знать, что цветы подразумевали под этим?
— Я и хотела вам сказать кое-что об этих двух молодых людях.
— Что же?
— Посмотрите. Вот эти цветы собраны сегодня утром до зари. Вот и спросим их. Я знаю заранее, что они ответят, потому что я их спрашивала об этом уже тринадцать раз, и они каждый раз давали один и тот же ответ.
— Какой?
— Сейчас увидите.
Она встала, подняла с земли свежую траву, разложила ее на гладком гранитном камне, поросшем мхом, составляя из них какую-то таинственную фигуру, сообразуясь при этом со временем, когда они были сорваны и с местом, откуда они взяты.
Потом она устремила на них глубокий взгляд, и, как бы совсем забывая о присутствии Христины и все более и более погружаясь в экстазное созерцание, она медленным, почти торжественным голосом говорила:
— Да, травы все говорят тому, кто умеет их понимать. У людей есть книги, и они записывают свои мысли буквами. Божья книга это природа, и божьи мысли начертаны в ней растениями. Только надо уметь ее читать. Моя мать научила меня этому.
Ее лицо омрачилось.
— Все те же слова! — пробормотала она. — Тот, который всегда там, где его не ждут, грозит бедствием. Зачем я его привела! Да и другой… Не принесет ли он тоже несчастье? А бедная девушка уже любит его.
— Нет! — перебила ее Христина. — Твои цветы злые.
— А он, — продолжала Гретхен, не слушая Христину, — как он любит Христину!
— Какой же цветок сказал это? — с живостью спросила Христина. — Вот эта мальва? Какая она хорошенькая!
Гретхен, поглощенная своим гаданием, продолжала:
— Оба молоды, оба любят друг друга, оба хорошие. Вот из-за этого они и будут несчастливы. И каждый раз один и тот же ответ. Но вот что необычно!..
— Что? — с беспокойством спросила Христина.
— Раньше этого еще не было, я не видела. Вот тут я вижу, что они соединились, но их союз прерывается и при том очень быстро, почти тотчас же. Но вот что странно: их разъединяет не смерть, и они продолжают любить друг друга. Они живут одинокие, живут так долгие годы, на большом расстоянии один от другого, живут, словно чужие. Что бы это могло обозначать?
И она боязливо склонилась над цветами. В это время между ней и солнцем появилась какая-то тень и легла на разложенные ею цветы. Обе девушки быстро обернулись. Перед ними стоял Самуил. Он сделал вид, что глубоко изумлен, увидав перед собой Христину.
— Извините, что я побеспокоил вас, — сказал он. — я пришел к Гретхен просить ее оказать мне услугу. Она ведь знает тут в лесу каждый кустик. Видите ли в чем дело. Сейчас в лесу я выстрелил по зверю…
Гретхен вся затрепетала. Самуил продолжал:
— Я уверен, что очень тяжело ранил животное. Я дам Гретхен фридрихсдорф, если она найдет то место, где оно свалилось.
— А оно побежало в сторону ущелья Дьявола.
— Это была лань? — спросила вся трепетавшая Гретхен.
— Да, белая в серых пятнах.
— Ну, что я вам говорила! — крикнула Гретхен Христине.
И она помчалась, как стрела. Самуил с удивлением посмотрел ей вслед.
— Черт возьми, — подумал он, — мне удалось остаться наедине с Христиной легче, чем я надеялся.
Христина хотела уйти вместе с Гретхен, но Самуил остановил ее словами:
— Простите меня, мадемуазель, что я вас задержу, но мне необходимо переговорить с вами.
— Со мной? — с удивлением спросила Христина.
— С вами, — подтвердил Самуил. — Позвольте мне немедленно, без обиняков и подходов, предложить вам один вопрос, который занимает меня со вчерашнего дня. Правда ли, что вы меня ненавидите?
Христина покраснела.
— Скажите мне просто и откровенно, — продолжал он, — не бойтесь оскорбить меня. Мне вовсе не неприятно, чтобы меня ненавидели. А причину этому я сейчас вам скажу.