– Как же она... того... проникла?
– Да небось под шлагбаум забежала, и все дела! – Юлия Петровна подошла и тоже посмотрела. – Гадость какая! Гоните ее, гоните, Павел Иванович!
Кадровик деловито вынул изо рта сигарету, огляделся, поискал, где бы ее кинуть, и не нашел. Во внутреннем дворе издательства «Алфавит» было чисто, веселый дворник Фазиль трудился на славу.
Собака понурилась, словно примериваясь лечь, но не смогла и с тоской посмотрела на кадровика.
...Ты меня сейчас будешь гнать, да? Кидать в меня камнем или палкой, топать ногой! Ты... не топай пока, а? Я вот посижу еще чуть-чуть и пойду. Я же просто так. Отдохнуть немножко. Лапа болит очень, какой-то лихой на мотоцикле ее задел. Больно, ужас! До сих пор не наступить. Еще раньше так было больно, когда железным прутом по хребту вытянули, всю шкуру ободрали, так и не зажила шкура-то. И зализать не могу, не дотянуться мне туда. Я отдохну да и пойду себе потихоньку, как стемнеет. Днем мне нельзя. Днем меня... убьют. Я знаю, как убивают. Страшно мне днем-то...
– Вон у забора кирпичи сложены, Павел Иванович!
– Кирпичом-то еще, не ровен час, того, пришибу!
– Да их всех извести давно надо! Собака в городе – нонсенс! – фыркнула сотрудница детской редакции. – Если бы я была мэром...
– Вы же еще пока не мэр, – с досадой возразила маленькая беленькая девушка, кажется, из отдела рекламы.
Ей было жалко собаку, и она не хотела видеть, как в нее будут кидать кирпичом.
Девушка докурила свою сигаретку, ловко отправила в урну окурок и побежала к крыльцу, по обе стороны которого помещались березки в кадках – Анна Иосифовна готовилась к Троице.
Павел Иванович вытащил из штабеля кирпич, подкинул в руке и посмотрел на собаку.
А та посмотрела на него.
Она все понимала, но не собиралась бежать и спасаться, да и вряд ли смогла бы. Только бока заходили – от страха.
– Пошла вон! – грозно крикнул кадровик. – Вон отсюда, тварь поганая! А то сейчас как пульну!..
Собака тяжело подняла изгвазданный чем-то мерзким зад и попятилась за беседку.
– Да кинь ты уже, Павел Иванович! – завопила сотрудница детской редакции.
– Кому говорят, пошла отсюда!
Все же кинуть он не решался, пока только разогревал себя, приготовлялся, зато Юлия Петровна повизгивала от нетерпения. Глаза у нее горели.
– Дай, дай сюда, Павел Иваныч, я сама в нее!..
Она перехватила тяжелый кирпич, неловко размахнулась, кинула и попала! Собака завизжала неожиданно громко, на весь двор, неприлично громко, совершенно как человек, и в ответ на ее крик вдруг завыла стоящая рядом машина.
– Ты чего наделала, Юлия Петровна?!
Собака пыталась ползти, но встать не могла, должно быть, меткая сотрудница детской редакции перебила ей лапу. Или хребет.
Из окон начали выглядывать люди, из полосатой будочки вывалился охранник, а все стоявшие возле урны моментально побросали свои бычки и кинулись к крыльцу.
Собака плакала. Машина выла.
– Что здесь происходит?!
Чуть не стукнув по носу Юлию Петровну, которая уже рвала на себя дверь, из здания выскочила сука и сволочь Митрофанова, заместительница генеральной директрисы и ее правая рука по всем вопросам.
– Ну, пришла беда, откуда не ждали, – под нос себе пробормотал Павел Иванович. – Принесло! У, поганая!.. – И погрозил кулаком изнемогающей собаке, виноватой во всем.
Мимо Митрофановой гуртом протискивались в здание все отдыхавшие возле урны и, оказавшись внутри, тут же порскали по коридорам в разные стороны.
– Что случилось?!
– Да ничего особенного, Екатерина Петровна, не обращайте внимания...
– Как – не обращайте внимания?! – перекрывая плач собаки и вопли сигнализации, заорала Митрофанова. Охранник моментально канул в будку, пропал с глаз. – Что вообще творится?!
– Да какая-то собака забежала и орет. Бешеная, должно быть.
Но Митрофанова – сообразительная, сволочь! – уже заглянула за беседку, увидела грязную тварь, которая пыталась ползти, красный кирпич, расколовшийся пополам, и уставилась кадровику в лицо.
Тот, человек мужественный и закаленный, со страху попятился.
– Это... ваших рук дело?
Павел Иванович затосковал.
– Да говорю же, она бешеная!.. Вдруг ни с того ни с сего вопить начала...
Митрофанова затряслась, как припадочная, выворачивая карман ефрейторского серого жакета, выхватила телефон и нажала кнопку.
Все, решил кадровик. Труба дело. Еще бы, такой шум в неположенное время учинили! А до генеральной директрисы дойдет, так вообще уволят его без выходного пособия! Директриса натура тонкая, возвышенная, небось собак не бьет!.. Да и сам Павел Иванович не стал бы, это все Юлия, будь она неладна...
– Екатерина Петровна, вы того... не беспокойте себя, не надо никуда звонить, – загудел кадровик, – я ее сейчас выкину за забор, и все дела, а сигнализация сама выключится, или хозяин прибежит. Это чья машинка, не знаете?..
– Володя, – выговорила Митрофанова в телефон и повернулась к кадровику спиной, – я во дворе. Выйди быстро ко мне, а? Прямо сейчас! Можешь?..
Она еще что-то говорила, а собака плакала, машина выла, и кадровик все бубнил, и в конце концов Митрофанова заорала ему в лицо:
– Да замолчите вы уже!
Павел Иванович икнул и примолк, и – странное дело! – машина заткнулась тоже, как будто послушалась Митрофанову.
Теперь в абсолютно пустом и тихом дворе громко и горестно верещала собака.
Дверь блеснула на солнце чистым стеклом, и с крыльца сбежал Владимир Береговой, начальник IT-отдела, с которым Митрофанова, по слухам, была не в ладах.
– Кать, что такое?!
– Ты посмотри. Ты посмотри только! – Голос у нее поехал куда-то вверх, она пискнула и замотала головой.
– Тихо. – Высоченный Береговой в два шага приблизился к собаке и присел на корточки. – Тихо, тихо...
Морщась от отвращения, Павел Иванович смотрел, как длинные пальцы начальника отдела погладили заскорузлый бок и оскаленную от боли морду. Митрофанова тоже подошла и присела.
– Кать, погладь ее, а я посмотрю. Ну, не бойся, не бойся меня, пес!..
Митрофанова с двух сторон взяла собаку за голову и стала гладить. Белоснежные манжеты с бриллиантовыми запонками елозили по залитой слезами и какой-то дрянью морде. Береговой все щупал.
– Вроде кости все целы...
– Как целы, когда она так... скулит?!
– Да ей, видишь, по хребту попали, а там открытая рана, давняя уже, и болит, должно быть, сильно. Ну, ну!.. Не плачь. – Это было сказано Митрофановой.