— Потому что он отчаянно одинок, Гарион.
— Все короли одиноки. Это проклятие короны. Большинство из нас, однако, со временем учатся стойко его сносить. Мы же не сидим, распустив слюни.
— Это жестоко, Гарион, — резко прервала его Полгара, — и недостойно тебя.
— Что вы все нашли в этом дохлом королишке с хорошо подвешенным языком?
— Дело скорее всего в том, что мы впервые за множество лет встретили человекообразного мурга. Именно потому, что он таков, каков есть, у нас зародилась надежда: возможно, алорийцы и мурги в один прекрасный день научатся разрешать конфликты, не прибегая к кровопролитию.
Гарион продолжал глядеть в окно, но щеки его медленно заливал румянец.
— Я веду себя как мальчишка, правда? — виновато пробормотал он.
— Да, дорогой, именно так. Ты не можешь освободиться от предубеждений. Простые смертные себе такое позволяют, но короли — никогда. Подойди к нему, Гарион, и наблюдай за ним как можно пристальнее. Не упускай возможности получше узнать его. Возможно, настанет время, когда это знание тебе очень пригодится.
— Хорошо, тетушка Пол, — покорно вздохнул Гарион.
Около полудня в покои вошел Оскатат.
— Ваше величество, — объявил он скрипучим голосом, — Агахак, иерарх Рэк-Урги, покорнейше просит у вас аудиенции.
— Пусть он войдет, Оскатат; — обреченно произнес Ургит и, повернувшись к матери, прибавил:
— Думаю, мне придется найти другое местечко, поукромнее. Почти всем и каждому известно, где меня искать.
— У меня есть изумительный чулан, Ургит, — ответила королева-мать, — теплый, сухой и темный. Можешь забиться туда, а сверху для верности накрыться одеялом. А мы время от времени будем носить тебе еду.
— Издеваешься, матушка?
— Нисколько, дорогой. Но нравится тебе это или нет, ты — король. Выбирай: либо ты будешь настоящим королем, либо останешься избалованным дитятей. Тебе решать, мой милый.
Гарион виновато взглянул на Полгару.
— Ну, что? — прошептала она.
Гарион предпочел смолчать.
В это время вошел Агахак, как никогда похожий на мертвеца, и небрежно кивнул, приветствуя короля.
— Ваше величество, — прозвучал его гулкий голос.
— Мое почтение великому иерарху, — ответил Ургит. В голосе короля не было и намека на его истинные чувства.
— Время идет, ваше величество.
— Как я заметил, это вообще ему свойственно.
— Но дело в том, что море вот-вот заштормит. Корабль уже готов?
— Полагаю, он отплывает завтра, — ответил Ургит.
— Прекрасно. Я передам Кабаху, чтобы он был наготове.
— А что, жрица Хабат уже вполне овладела собой?
— Не вполне, ваше величество. Она все еще переживает утрату любовника.
— Даже после того, как узнала о его подлинном отношении к ней? Воистину, душа женщины — потемки.
— Хабат не так уж трудно понять, ваше величество. У обезображенной женщины вроде нее мало шансов приобрести поклонника, поэтому потеря такового весьма болезненна, даже если это отъявленный мерзавец, каким был Сорхак. Но ее утрата несколько усугубляется тем, что Сорхак содействовал ей в отправлении определенных колдовских ритуалов. Без него она больше не сможет продолжать свои попытки вызвать демонов.
Ургит содрогнулся.
— А я-то полагал, что она могущественная колдунья. Разве ей этого мало? Почему она прибегает еще и к колдовству?
— Хабат не так уж и могущественна. Она полагает, что сможет в конце концов сладить со мною, если на ее стороне будут демоны.
— Сладить с тобой? Неужели она задумала такое?
— Разумеется. Она величайшая притворщица. Единственная ее цель — это власть. Так было всегда. Через некоторое время она попытается узурпировать мою власть.
— Но если дело обстоит именно так, почему ты позволил ей столь возвыситься в храме?
— Это меня развлекает, — с ледяной усмешкой ответил Агахак. — Меня, в отличие от большинства мужчин, не отталкивает безобразие, а Хабат вопреки своему честолюбию — впрочем, возможно, благодаря ему — очень и очень полезна.
— Так ты знал о ее связи с Сорхаком? И это не оскорбляло тебя?
— По-настоящему — нет, — ответил иерарх. — Это всего лишь часть развлечения, которое я для себя приготовил. Усилия Хабат увенчаются успехом, она пробудит демона и попытается противостоять мне. И в тот самый миг, когда триумф ее будет почти полным, я также воспользуюсь услугами демона, и мой демон сокрушит ее демона. Вот тогда я прикажу сорвать с нее одежды и нагую отвести в святилище. А там ее опрокинут на алтарь, и я сам неторопливо вырежу сердце из ее груди. Я предвкушаю этот сладостный миг, который станет еще слаще оттого, что Хабат будет сокрушена как раз в тот момент, когда до конца уверится, будто победила меня.
Мертвенное лицо иерарха озарилось ужасной гримасой. Глаза его блеснули, а в уголках рта выступила пена.
Ургиту, казалось, стало нехорошо. Он с усилием выговорил:
— Похоже, гролимы склонны к несколько более экзотическим развлечениям, нежели простые смертные.
— Не в этом дело, Ургит. Единственный смысл власти — сокрушать недругов. Как это приятно — сперва стащить их с высокого пьедестала, а затей уничтожить. Неужели ты не хочешь присутствовать при том, как могучий Каль Закет будет умирать с ножом дагаша в груди?
— Да нет, мне что-то не хочется. Я готов убрать его с дороги, но наблюдать за этим — увольте.
— В таком случае ты все еще не вкусил власти. Возможно, этот момент настанет для тебя, когда мы оба будем стоять подле Ктраг-Сардиуса, наблюдая за возрождением бога Тьмы и окончательным триумфом Дитя Тьмы.
На лице Ургита появилась гримаса.
— Не пытайся уйти от судьбы, Ургит, — звучал гулкий голос Агахака. — Предсказано, что король Ангарака будет присутствовать при последней битве. И этим королем будешь ты — это столь же очевидно, как и то, что именно я принесу кровавую жертву и стану первым апостолом возрожденного бога. Мы с тобою прочно связаны узами судьбы. Тебе предначертано властвовать над королями Ангарака, а мне — встать во главе церкви.
Ургит обреченно вздохнул.