Трапезный зал, предназначенный одновременно для пиров и приема послов из соседних королевств, располагался в средней замковой башне. Расположенные высоко под потолком стрельчатые окна пропускали очень мало света, поэтому зал даже в дневное время суток освещался факелами. Обстановка трапезной была предельно проста: длинный деревянный стол (под ним – свежее сено, дабы гости могли бросать на него кости во время принятия пищи), окруженный множеством табуретов. Во главе стола стояли два деревянных кресла явно остготской работы. Теодорих предположил, что они – часть приданого королевы Аудоверы, ведь она по происхождению остготка.
Чуть поодаль от стола располагались три очага для приготовления пищи. Дым от них распространялся по всему залу, отчего стены были покрыты копотью.
Единственным украшением сего мрачного помещения служил, пожалуй, только сшитый из разноцветных лоскутов королевский штандарт, изображающий орла с мечом в когтистых лапах.
Король Герменфред занял надлежащее ему место во главе стола, по левую руку от него расположились Теодорих и его свита, далее – тюрингская знать. В ожидании королевы Аудоверы гостей развлекали меннизингер и жонглеры, но на сей раз они исполняли уже не романтические песни, а сдобренные недвусмысленными шуточками военные баллады, которые приводили тюрингов в неописуемый восторг.
Теодорих бросил взгляд на тюрингскую знать и отметил мысленно: «Внешний вид, конечно же, оставляет желать лучшего. Кроме того, не вижу почему-то ни одной дамы. Неужели они здесь все настолько уродливы, что их даже на пиры не приглашают?..»
Неизвестно, сколь долго еще продолжались бы критические размышления франкского короля, но в этот момент в зал вошла королева Аудовера. Да не одна, а в сопровождении высокой стройной девушки дивной красоты!
Мужчины разом поднялись, приветствуя королеву и ее спутницу.
«Неужели у Герменфреда такая красивая дочь?» – ошеломленно подумал Теодорих.
Словно в подтверждение его мыслей девушка села за стол рядом со своим старшим братом Амалафредом. К столу тотчас приблизились виночерпии и наполнили чаши гостей вином. По настоянию Герменфреда юная красавица собственноручно наполнила вином серебряную чашу, украшенную вставками из цветного стекла, и с улыбкой на устах преподнесла ее королю Австразии.
– Как твое имя, красавица? – поинтересовался, принимая чашу, Теодорих.
– Гертруда, – ответила прелестница, взмахнув черными густыми ресницами.
Теодориху бросились в глаза длинные темно-каштановые косы и смуглая кожа девушки, и он пришел к выводу, что вряд ли она является чистокровной тюрингкой или саксонкой. Скорее остготских, лангобардских, а то и римских кровей.
– Кем ты доводишься королю Герменфреду? – не удержался Теодорих от очередного вопроса.
– Дочь. Рождена его наложницей, но она умерла, когда я была совсем еще маленькой. Королева Аудовера не только воспитала меня, но и заменила мне мать.
От острого взгляда Аудоверы не ускользнул интерес гостя, проявленный к ее приемной дочери. Она приблизилась к супругу и шепнула ему на ухо:
– Я же говорила, что твоя дочь нам еще пригодится! Ее красота явно пленила нашего высокого гостя.
Герменфред взглянул на Теодориха и кивнул.
– Пожалуй, ты права…
Аудовера улыбнулась.
– Если ты хочешь, чтобы твоя дочь стала королевой Австразии, предоставь мне полную свободу дейсвтвий. Я знаю, что делать…
«Вот оно, семя Теодориха Великого! Видимо, искусство плетения интриг остготы впитывают с молоком матери», – подумал Герменфред, но вслух сказал:
– Делай, что сочтешь нужным. Только не забывай, что король Теодорих – мой союзник.
Аудовера успокаивающе улыбнулась супругу.
На протяжении всего пира Теодорих не сводил с Гертруды глаз: девушка буквально пленила его своей красотой! Аудовера, внимательно за ним наблюдавшая, лишний раз убедилась, что поступила правильно, когда решила лично заняться воспитанием осиротевшей малышки Гертруды. Теперь-то уж точно ее труды и терпение будут вознаграждены с лихвой!
* * *
Королева жестом подозвала Гертруду.
– Я намереваюсь удалиться к себе, ибо мужское веселье станет вскоре безудержным. А я за свою жизнь достаточно уже наслушалась о их боевых подвигах – всякий раз одно и то же… Спустя какое-то время после моего ухода тоже найди благовидный предлог, дабы удалиться. Только постарайся не обидеть нашего гостя короля Теодориха: он явно проявляет к тебе повышенное внимание. Буду ждать тебя в своих покоях…
Гертруда поклонилась:
– Как вам будет угодно, матушка…
– Вот и славно, – Аудовера одобрительно погладила падчерицу по щеке.
Покои королевы располагались в Северной башне, поэтому сначала женщине нужно было миновать крытую галерею. Предавшись по пути размышлениям, Аудовера впервые за много лет всерьез пожалела, что в свое время не проявила должного упорства и не настояла на принятии Гертрудой арианства: девушка до сих пор придерживалась веры предков, как и все тюринги. Да и венценосный супруг, чего уж греха таить, принял когда-то арианство лишь по настоянию Аудоверы, да и то формально – только чтобы обрести сильного союзника в лице короля остготов. Теперь же королева отчетливо поняла, что в случае с Гертрудой это серьезное упущение с ее стороны, ибо король Австразии – арианин. «Впрочем, при необходимости веру можно будет сменить», – успокоила она себя, когда достигла охраняемых королевскими стражниками покоев.
Послушная Гертруда сослалась вскоре на головную боль якобы от излишне выпитого вина и попросила у пирующих разрешения удалиться. Амалафред вызвался проводить сестру до покоев, и теперь Теодорих провожал красавицу жадным взором, сожалея, что это брат, а не он обнимает ее сейчас за талию. Она же, прильнув к плечу брата, на мгновение оглянулась и подарила высокому гостю столь обворожительную улыбку, что Теодорих тотчас почувствовал себя на двадцать лет моложе.
* * *
Королева приказала растопить камин еще жарче, ибо стоял конец осени: ночи становились холодными, а по утрам пожухлую траву и вовсе уже покрывал густой слой инея. Затем она накинула шерстяной пелисон [113] , подбитый беличьим мехом, и плотно запахнула его.
В стрельчатые окна задувал студеный порывистый ветер, отчего пламя готовых вот-вот погаснуть факелов занималось с новой силой.
– Завтра же закройте окна промасленными шпалерами [114] ! – приказала королева слугам. – Холод становится невыносимым.