– Да, пожалуй… – согласился Курт, неожиданно поняв, что именно необходимо его душе, обременённой грехами.
* * *
Когда Курт и Одри вошли в храм, он был уже почти полон прихожан. Они смогли найти место только у входа.
Перед алтарём появился настоятель Хиллер в чёрной сутане. У Курта неприятно «засосало под ложечкой», он смотрел на настоятеля и не мог отделаться от мысли, что уже где-то видел этого человека.
Но вскоре Хиллер начал проповедь и все мысли, мучавшие Курта в последнее время, улетучились. Душа майордома воспарила под готические своды храма, ему стало хорошо и легко. Он словно слился с ангелами в религиозном порыве, летая с ними по небу.
Неожиданно Курт очнулся: ангелы исчезли, проповедь закончилась. Прихожане совершали пожертвования в пользу храма Святой Каталины. Между рядами проходил молодой клирик с серебряным подносом, наконец он подошёл к Одри и Курту. Курт, словно завороженный, всё ещё под влиянием проповеди настоятеля Хиллера, отстегнул напоясный кошель и положил его на серебряный поднос клирика.
Курт и его спутница вышли из храма и направились на улицу Зеленщиков. Майордом не помнил, как дошел, отужинал и лёг на пуховую перину рядом с Одри. Сон охватил его мгновенно и унёс в мир сновидений.
* * *
Курту снилась вереница людей. Они были без лиц, их тела охвачены тлением. Даже во сне он понимал, что это люди, убитые им в годы бурной молодости. Они пришли, дабы терзать его совесть и не давать покоя грешной душе. Наконец на крыльях ангела появился отец Конрад. Он встал напротив Курта и молча смотрел на него горящим взором. Сердце Курта сжималось от боли. Неожиданно он проснулся, провёл рукой по лицу – на ладони остался холодный пот.
Курт пробудился рано, одновременно с Одри. Вернее, он сделал вид, что проснулся, так как заснуть после видения отца Конрада так не смог.
– Скажи, Одри, как можно исповедаться отцу Хиллеру?
– Очень просто – надо прийти в храм после утренней службы.
…Курт разместился в исповедальне, она была достаточно просторной, даже для такого грузного человека, как он.
В деревянной перегородке, разделявшей исповедующегося и священника, приоткрылось решетчатое оконце: настоятель заговорил с Куртом мягким, вкрадчивым голосом.
– Слушаю тебя, сын мой… Расскажи мне всё без утайки… Что мучает тебя?
– Преподобный отец, грехи молодости не дают мне покоя, – ответил Курт, размышляя, с чего начать.
Мысли путались, грехов набиралось с избытком.
– Покайся, сын мой, и ты обретёшь долгожданный покой, – продолжал нашептывать настоятель за перегородкой.
– Да, я готов… В молодости я потерял всё имущество и был вынужден стать рутьером. Приходилось грабить добропорядочных людей…
– Ты раскаиваешься в содеянном?
– Да, преподобный, раскаиваюсь…
– Хорошо, продолжай…
– Но я не только грабил, но и лишал жизни невинных людей, и это не даёт мне покоя. Они являются ко мне в кошмарных снах.
– Ты раскаиваешься в содеянном? Ведь убийство человека – великий грех!
– Да, преподобный, раскаиваюсь. Я готов искупить свою вину, но не знаю как? – совесть мучает меня…
– Сделай щедрые пожертвования храму, закажи молебен – и ты обретёшь покой. За десять фридрихов я отпущу все грехи – ты получишь индульгенцию.
– Благодарю вас, преподобный отец… Но у меня на совести такой грех, что вряд ли индульгенция сможет избавить меня от его бремени.
Настоятель встрепенулся.
– Говори, сын мой! Помни о тайне исповеди – мне ты можешь доверить самое сокровенное…
На мгновение Курта посетило видение, как он втолкнул доминиканцев в егерский дом к вервольфу-Дитриху на растерзание. Майордом колебался: рассказать об этом значит опорочить фрайшефена Брюгенвальда…
Но настоятель упорно нашёптывал через сетчатое оконце:
– Говори, сын мой! Говори! Облегчи душу! Покайся!
Голова Курта закружилась, и он словно провалился в небытие…
Майордом очнулся только на улице, машинально миновав несколько переулков от Святой Каталины. Неожиданно у него возникло чувство, будто ему смотрят в затылок. Он резко оглянулся: к стене дома кто-то метнулся, слившись с ней в единое целое.
«Голова кружится… показалось…» – решил Курт и продолжил путь на улицу Зеленщиков.
Эрик фон Брюгенвальд окончательно впал в уныние и начал злоупотреблять гольденвассером. Он по-прежнему вёл фемы, но они были слишком незначительны. Женщины перестали его интересовать, постепенно он утрачивал интерес к жизни. Неожиданно рано утром в покоях фрайграфа появился Курт:
– Мой господин, в лесах Фирфайха развелось множество лис. Крестьяне не могут справиться с ними, егерь просит помощи у вашей милости. Погода сейчас подходящая – солнечная и сухая, несмотря на начало октября. Может, ваша милость соблаговолит принять участие в охоте? Вы бы развеялись немного…
– Да, пожалуй! Охота не помешает! Труби в охотничий рог, и высылай вперёд загонщиков с борзыми.
Эрик встал, слегка пошатываясь, от излишне выпитого вечером гольденвассера. Слуга принёс охотничий камзол, высокие сапоги и тёплый, подбитый мехом плащ. Эрик не любил носить головные уборы, предпочитая ходить, как и в молодости, с непокрытой головой.
Вскоре охотничий кортеж был готов и выехал из Брюгенвальда по направлению к Фирфайху. Дорога была неблизкой – не менее часа верхом на лошади. Эрик залюбовался окрестностями Ландгрей и неожиданно вспомнил об Эльзе, жене майордома Ирвина, и Тине, ведьме, некогда жившей в лесу недалеко от селения. Нахлынули хаотичные воспоминания: обугленное тело мачехи, затем пламя, поглотившее хижину ведьмы… Анна с отрубленной кистью руки… После последнего воспоминания неприятно обожгло под левым соском, Эрик схватился рукой за сердце.
– Господин, с вами всё в порядке? – поинтересовался предупредительный Курт.
– Ничего страшного…
Его отвлекли клёны, росшие вдоль дороги и в это время года приобретшие красно-жёлтый оттенок. Эрик невольно залюбовался ими, мысленно сетуя на то, что он похож на эти клёны – вот он уже начал седеть, а что потом… Жизнь закончится…
С такими философскими размышлениями Эрик и его охотничий эскорт приблизился к Фирфайху. Из-за кустов, охваченных осенней желтизной, появился егерь:
– Всё готово, сиятельный господин! Загонщики выследили семейство лис – старого самца и двух молодых погодков. Можно вытравливать их из норы и поднимать борзыми. Как прикажете?
– Поднимайте! – отдал приказ фрайграф.
Вскоре раздался лай собак и раскатистые голоса охотничьих рогов, возвестивших окрестности, что охота на лис началась.