– Очень правдоподобно… Весьма похоже на истину. Продолжайте!
Полянский снова заговорил:
– Вопрос второй: как члены банды умудряются втираться в доверие к почтенным москвичам? Ответ напрашивается только один: аристократка, меняющая внешность, действительно таковой и является, вследствие чего хорошо знакома с московским высшим обществом. Ловкая дама сама выбирает дома «для продажи», завоёвывает доверие их владельцев, после чего сама же устраивает своего рода экскурсии по особнякам намеченных жертв для так называемых потенциальных покупателей. Согласитесь: ни один человек, тем паче иностранец, не пойдёт в нотариальную контору оформлять купчую, пока воочию не ознакомится с тем имуществом, кое намеревается приобрести. Поэтому, мне кажется, в первую очередь следует искать женщину, вхожую в высшие круги столичного общества. Разумеется, сообразно имеющимся у нас приметам: хитрую, образованную и… красивую.
– Да-а… – протянул Эйлер. – Боюсь, непросто это будет… Ведь мы, по сути, почти ничего о ней не знаем… Кстати, проверка нотариальных контор, где совершались сделки, тоже ничего не дала: все до одной оказались «однодневками». Единственное, что их объединяло, – карта червонного валета в пустом помещении. Что ж… Тогда начнём с гостиниц. Установите, господа, наблюдение за наиболее фешенебельными, пользующимися спросом у состоятельных иностранцев. Допускаю, правда, что «Червонные валеты» затаятся сейчас на некоторое время. По имеющимся у меня сведениям, они уже завладели суммой почти в сто тысяч рублей[11]!
Совещание закончилось. Павел Христофорович приступил к раздаче подчинённым конкретных указаний и распоряжений, могущих, по его мнению, способствовать скорейшей поимке «Червонных валетов», а особенно ― их предводительницы. «Червонной дамы», как окрестили её чиновники.
В этот момент в кабинет торопливо вошёл секретарь и протянул Эйлеру записку. По мере того как полковник читал её, кровь приливала к его лицу. Дочитав, он рухнул в кресло.
– В мой дом явился некий англичанин, утверждающий, что оформил вчера на него купчую! ― выдохнул начальник жандармского корпуса.
Чиновники по следственным делам округлили глаза.
– Вот, господа, послушайте, что пишет мой дворецкий… ― и Павел Христофорович зачитал содержание записки.
У Полянского и его коллег не возникло сомнения: это снова дело рук «Червонных валетов»! Невольно перед глазами поручика встал образ очаровательной Елизаветы Кшесинской…
«А что, сударыня, – подумал поручик, – ежели ваши дивные золотистые локоны – всего лишь парик? Но грудь?.. Разве можно изобразить пышную грудь столь натурально? Даже сам Павел Христофорович, помнится, попал в искусно расставленные сети… Интересно, а у какого ювелира были заказаны бриллианты, наверняка фальшивые, украшавшие заколку для галстука?»
Эйлер, багровый от гнева и досады, что и сам – это при своём-то чине! – стал лёгкой добычей мошенников, неимоверным усилием воли взял себя в руки.
– Алексей Фёдорович! Будьте любезны, задержитесь! Поедете со мной на Моховую. Вы же, господа, – обратился он к чиновникам, – занимайтесь делами в соответствии с полученными указаниями…
* * *
– Бог мой! Какой позор! – воскликнул Эйлер, усаживаясь в экипаж подле Полянского. – Мошенники продали мой дом какому-то англичанину! И это в то время, когда мы обсуждали план действий по их поимке!.. Скажу вам по секрету, любезнейший Алексей Фёдорович, отчего-то мне кажется, что их предводительница… ну, эта… актриса-аристократка… – полковник перешёл на шёпот: – Елизавета Кшесинская!
Полянский согласно кивнул, ибо догадался о том примерно полчаса назад.
– Потрясающая женщина! – произнёс он вслух. – А вспомните, как ловко они проникли к вам в дом! Наверняка знали о вашем юбилее…
– Но откуда?! – вновь загорячился Эйлер.
Полянский пожал плечами.
– А что, если в нашем ведомстве у «Червонных валетов» имеются осведомители? ― не отставал полковник.
– Не думаю, Павел Христофорович. В корпусе, на мой взгляд, служат достойные офицеры. Разве что…
– Договаривайте, поручик! Впрочем, я, кажется, догадываюсь, на кого вы намекаете… Писари! Да-да, наверняка это кто-то из них!
– Возможно…
– Завтра же прикажу всех уволить и нанять новых! Канальи! – от гнева и досады Эйлер снова побагровел. – Провели, как последнего дурака! Не хватало ещё, чтобы пронюхали газетчики! Вот уж начнётся потеха!
Полянский живо представил московские газеты, пестрящие обидными заголовками: «Дом на Моховой продан без ведома владельца», «Господин Эйлер попал как “кур в ощип”», «Мошенники бросили вызов начальнику жандармского корпуса»…
Наконец экипаж проследовал через ворота во внутренний двор. Дворецкий, ожидавший хозяина, бросился Эйлеру в ноги:
– Благодетель вы наш! Да что ж это творится такое?
– Где сей самозванец? – прорычал в ответ полковник.
– По всем комнатам ходят, хозяйничают везде! Камердинер ихний уж и пожитки ихние успел разложить! – услужливо докладывал дворецкий, вдохновлённый прибытием хозяина. – Павел Христофорович, батюшка, скажите, бога ради, одно: продали ли вы нас, слуг своих верных, вместе с домом али нет?
Эйлер потерял терпение.
– Поди прочь! Что мелешь, болван?! – прикрикнул он на дворецкого и кинулся в дом.
Полянский едва поспевал за начальством.
Павел Христофорович, промчавшись по первому этажу и не встретив нигде нарушителя спокойствия, совершенно забыл о возрасте: перепрыгивая через две ступеньки, он буквально вихрем вознёсся на второй этаж.
– Где сей мерзавец?! – кричал он, распахивая на ходу двери комнат. – Подать его сюда!
Полянский сохранял хладнокровие. Просто старался, несмотря на хромоту, не отставать от патрона, дабы тот в запале не наделал ненароком глупостей. В конце концов, начальник – тоже человек: вдруг даст в морду иностранцу?
* * *
Павел Христофорович рывком отворил дверь в свою спальню. Синклер, облачённый уже в домашнюю куртку и мягкие текстильные туфли, покуривал сигару у окна, любуясь великолепным видом на Кремль. На звук распахнувшейся двери он резко обернулся и, смерив непрошенного гостя суровым взглядом, резонно спросил:
– What do you want? (Что вам угодно?)
Эйлер, не будучи знатоком английского языка (предпочитал всю жизнь изъясняться на родном русском), тем не менее отлично понял смысл вопроса.
– Это… по какому… праву… вы, сударь, вторглись… в мой… дом? – с многозначительными паузами (или то была одышка?) ответил он вопросом на вопрос, стараясь держать себя в руках.
Эсквайр русский язык знал прескверно, чего от него хотят, не понял, и посему, прищурившись, воскликнул:
– О! Я есть вас помнить… Вы быть на балу Елизавета Кшесинская…