Неожиданно Рене ощутил сильную жажду. Он тяжело дышал, стоя среди изуродованных трупов.
Элеонора неподвижно сидела на своём ложе, пока в зале происходило побоище. Её обнажённое тело было прекрасно и безукоризненно, девичья грудь выглядела столь обольстительно, что Рене не выдержал подобного зрелища, приводящего его мужское естество в трепет, даже после столь утомительной битвы. Он сдёрнул со стены кусок чёрного шёлка и произнёс:
– Сударыня, здесь – невыносимый сквозняк. Я опасаюсь за ваше драгоценное здоровье, – прелат протянул ткань Элеоноре. Девушка послушно прикрыла свою наготу, она была подавлена и не могла ничего говорить. Рене прекрасно понимая, что свидание с демоном не может доставить благородной девушке ни малейшего удовольствия, предложил:
– Недалеко от монастыря, в Шоле живёт моя семья. Там мы сможем отдохнуть. Затем я сопровожу вас до Орлеана, где передам лично в руки вашему жениху, маркизу де Турней.
Он подал левую руку юной графине, та же послушно спустилась с алтаря. В это время Жиль пришёл в себя и попытался сесть.
– О, вот ещё один уцелевший. Вероятно, ты – сын Леона, хозяина постоялого двора. – Рене приблизился к юноше. – Так ты, парень, ранен… – из руки юноши сочилась кровь. – Я перевяжу тебя.
Рене извлёк из ближайшего мёртвого тела один из своих метательных ножей, сдёрнул с алтаря шёлк и разрезал его на узкие полоски, перевязав ими рану Жиля.
– Пустяки, всего лишь царапина. Непременно заживёт, – подбодрил прелат юношу.
– Благодарю вас, господин… Вы мой – спаситель. Появись вы чуть позже – меня бы растерзали демоны…
– Всё позади… Как твоё имя?
– Жиль Гринье.
– Отлично, Жиль! Мы живы, а это сейчас – самое главное… Позаботься о девушке, мне же надо кое-что проверить.
Рене прошёлся по залу, внимательно вглядываясь в лицо каждого убитого монаха, и вынимая из окровавленных тел свои метательные ножи, увы, но среди них не было настоятеля Армана.
Внимание прелата привлекло распятие, напоминавшее кинжал, лежащее на полу около алтаря. Он поднял его, внимательно рассмотрев, понимая, что этот предмет не мог принадлежать доминиканцам в их последней ипостаси.
– Жиль, не твоя ли это вещица? – поинтересовался он, протягивая крест юноше.
– Да, господин. Я нашёл этот крест в темнице и заточил основание о камень.
– Держи, храни его. Твой кинжал прошёл боевое крещение, сразив плоть демона. Теперь он – истинное оружие веры.
Жиль принял крест, затем снял с одного из убитых монахов кожаный пояс с кошельком, который и приспособил под ножны.
* * *
Графиня, закутанная в простой монашеский плащ, Жиль, страдающий о нестерпимой боли в руке, разместились в карете. Юноша нежно обнял графиню, она ещё пребывала в шоке, смутно понимая, что происходит. Рене вывел из конюшни своего Лангедока и мула, привязав их позади кареты, и сев на козлы, хлестнул кнутом сытых, отменных, испанских лошадей, – кавалькада тронулась, покидая монастырь Святого Доминика.
Сердце Рене сжималось от боли: место, где он вырос – проклято; все, кому он верил – погибли как изменники и вероотступники. Неизвестно, когда монастырь возродиться снова. Впереди его ждала неопределённость, увы, он потерял способность чувствовать и предвосхищать события.
Небольшая часовня при въезде в Шоле робко отзвонила хвалу [44] . Ночные сумерки ещё не уступили рассвету, и ни кем не замеченная карета графини подъехала к дому палача. Рене спустился в козел, толкнул калитку, она подалась и легко отворилась. В Шоле было достаточно спокойно, поэтому горожане редко закрывали калики и ворота своих жилищ на ночь. Затем он вытащил засов с внутренней стороны ворот и распахнул их.
Рене и Жиль, превозмогающий боль в руке, распрягли лошадей, расположив их в конюшне. Элеонора всё ещё пребывала в забытьи, прелат помог ей выйти из кареты, затем взял на руки, и остановившись перед дверью дома повелел Жилю:
– Стучи, как можно громче. Ещё все спят…
Жиль постучал несколько раз подряд: ответа не последовало.
– Стучи ещё…
Но, увы, никто так не открыл дверь. Тогда Рене опустил Элеонору на землю.
– Пригляди за ней. Я заберусь в окно.
Прелат обошёл вокруг дома, к своему удивлению обнаружив открытыми ставни окна, располагавшегося в небольшой трапезной. Сердце Рене сжалось от дурного предчувствия.
Он ловко подтянулся и через мгновенье оказался в доме.
В трапезной стоял мрак, два небольших оконца, – одно из которых было затворено ставнями, а через другое он проник в дом, – в это время суток не давали никакого света. Поэтому Рене передвигался на ощупь, наконец, ему удалось зажечь огнивом свечу. Он осмотрелся: вроде ничего подозрительного; затем направился в комнату «родителей», хотя уже знал, что таковыми они ему не являются. Но Рене был привязан к Шаперонам, носил их фамилию, пусть теперь даже с дворянской частицей «де».
Он толкнул дверь в комнату, где спали Гийом и Соланж, и при скудном отблеске свечи увидел страшную картину: «отец», видимо пытавшийся защитить жену, был буквально исколот ножом или кинжалом, кровь залила всю постель. Что стало с матерью? – Рене пока не разобрал.
Он быстро поставил свечу на пол и бросился к «родителям», увы, но Соланж, которую Гийом защищал своим телом, также была мертва.
– Настоятель Арман! Будь ты проклят!!! – взревел Рене, словно раненный зверь. – Я найду тебя! Ты за всё заплатишь!
Прелат опустился на пол рядом с кроватью четы Шаперон, беспорядочные чувства и воспоминания детства нахлынули на него, впервые в жизни он разрыдался.
* * *
До утра оставалось несколько часов. Рене с трудом, превозмогая душевную боль, взял себя в руки, разместив графиню в небольшой комнате, которую он порой делил с братом Жульбером, тот женился два года назад и теперь обитал в доме своей супруги. Девушка, пережившая столь много за короткий отрезок времени, сразу же заснула. Жиль так и не смог заснуть, у него начался сильный жар, тело содрогалось от судорог, из раненой руки сочился гной.
Рене снял с него повязку и внимательно осмотрел рану.
– Тебя ранил демон, не так ли?
Жиль уже не мог говорить, лишь кивнул. Рене разместил юношу в трапезной, на скамье, ибо в доме было всего две комнаты, в одной из которых спала Элеонора, в другой же лежали тела зверски убитых Шаперонов.
– Боюсь, что дело худо: руку придётся отсечь. Иначе ты умрёшь, – констатировал прелат. – Ты готов?
Юноша снова кивнул: ему так хотелось жить! – и стать таким храбрым, как Рене де Шаперон! – но как же он – без руки?
Рене развёл в камине огонь, и пока тот, разгораясь, набирал силу, достал из погреба домашнего вина, которое покойный Гийом изготавливал из семян ржи. Вино было разлито по глиняным кувшинам, горлышко которых плотно обвязывалось холщёвой тряпицей.