Идальго и кабальеро огляделись: а вот и дом напротив церкви Буэн-Сусесо. Они направились прямо к нему. Около двери сидели две девочки, лет пяти, как две капли воды похожие друг на друга – явно близняшки, даже платьица были у них одинаковые. Близняшки потупили глаза в землю, создавалось впечатление, что их уже ничего не волнует.
Мужчины спешились. Рене присел около девочек на корточки и спросил их, как можно ласковее и мягче:
– Малышки, вы – дочери Мадлен Мендоса?
Одна из них, с виду смышлёная, кивнула.
– Да, маму увели в тюрьму, она хотела принести нам поесть… Мы очень голодны… Дайте мне медную монетку…
Девочка посмотрела на идальго совершенно недетским взглядом, переполненным болью и страданием, затем протянула свою маленькую пухленькую ладошку. У Рене сжалось сердце…
– Идём со мной. Я отведу тебя к маме.
Он подхватил девочку, которая просила монетку, Алонсо же – её сестрёнку.
– Вы отвезёте нас в тюрьму? – поинтересовалась смышлёная девочка.
– Нет, просто вы будите жить в другом доме, – пояснил Рене.
Почти два года Рене и Мадлен прожили в любви и согласии, идальго настолько привык к её девочкам, что считал их уже своими дочерьми. Рене покинул свое временное пристанище на улице Ареналь, перебравшись на площадь Паха [99] , где снял приличный дом, который в Испании считался достойным благородного идальго.
Мадлен хлопотала по хозяйству, и у неё это отлично получалось. Рене нанял также кухарку, прачку, горничную и дворецкого, который выполнял ко всему прочему обязанности садовника и кучера, если Мадлен требовалось выехать в город. Словом, идальго Рене Альварес ди Калаорра де Бланшефор обзавёлся всем необходимым, в соответствии со своим статусом, включая также карету с гербом и личную охрану, роль которой формально исполнял Алонсо. Впрочем, Рене и сам себя мог прекрасно защитить, но понятия этикета в Испании следовало строго соблюдать: раз ты – благородный дон, то неприлично появляться на людях без охраны. Рене быстро привык к Мадридским светским премудростям, и вскоре обзавёлся компанией друзей, таких же беспечных идальго, с которыми был не прочь весело провести время, правда, в отличие от них, улицу Кармен посещал не часто.
Финансы идальго таяли на глазах: содержание дома, Мадлен и девочек, оплата прислуги и увеселения в мужской компании требовали расходов. Но, увы, доходов не предвиделось никаких, им просто не откуда было взяться.
Рене всё чаще стал подумывать: не предложить ли свои услуги Святой испанской инквизиции? Но, поразмыслив, пришёл к выводу, что не стоит: Испания – не Франция, уж слишком многое здесь было по-другому, да и потом отсутствовало самое главное – покровительство. Кто знает, как сложатся обстоятельства – не ровен час и самому можно оказаться на площади Крус-Верде, привязанным к столбу, и вряд ли кто поможет…
Многие идальго жили в долг, постоянно занимая деньги то у ростовщиков, дающих под огромный процент, то у купцов, не брезгавших подобным занятием. Но Рене предпочитал надеяться только на себя, ибо он прекрасно помнил историю Мадлен и опасался кредиторов.
Наконец, когда денег почти не осталось, идальго направился к некоему купцу Мануэлю Хорамилио, у которого друзья частенько одалживали приличные суммы в дублонах. Купец постоянно снаряжал торговые караваны в Малагу, а это почти сто десять лиг [100] от Мадрида, где закупал восточные ткани и украшения, по прибытии в столицу их стоимость увеличивалась втрое. Так, что дело Хорамилио было прибыльным, но и опасным. Его последний караван подвергся нападению морисков, которых было слишком много на юге королевства. Увы, но южные земли слишком долго принадлежали маврам, а их потомки хоть и приняли формально христианство, по-прежнему питали ненависть к испанским купцам, и были не прочь нажиться путём грабежа. Все попытки короля Филиппа изловить злодеев ни к чему не приводили, ибо те отлично знали местность и бесследно растворялись в горах Сьерра-Морена.
Купцы тратили огромные деньги на охрану караванов, но это не спасало постоянных грабежей.
Рене попросил Хорамилио о встрече, предложив свои услуги без излишних церемоний. Купец несколько удивился: что же может благородный идальго? – неужели он в столь молодом возрасте успел понюхать пороху в качестве наёмника?
По поводу пороха Рене пришлось разочаровать купца, вместо этого он протянул ему буллу, которую в своё время получил от инквизитора Денгона, подписанную самим Папой римским.
Купец долго изучал сей документ, он произвёл на него огромное впечатление: было совершенно ясно, что идальго некогда предоставлял услуги французской инквизиции и был наделён огромными полномочиями прелата. Купец и идальго ударили по рукам: договор был скреплён.
Через месяц Рене и Алонсо следовало отправиться в Малагу, сопровождая караван. За эти услуги Мануэль Хорамилио пообещал идальго весьма значительную сумму – сто испанских золотых дублонов.
* * *
Дорога до Малаги и обратно заняла у Рене и Алонсо более месяца. Опасное предприятие подходило к завершению: караван успешно пересёк Сьерра-Морена, миновал Вальдепьянос, Алькасар-де-сан-Хуан, переправился через реку Мансанарес и достиг предместья Алькала-де-Энареса. Впереди на возвышении раскинулся вожделенный Мадрид.
Рене уже представил, как обнимет Мадлен и по-отечески поцелует девочек. Его лошадь была изрядно нагружена: в тюках лежали дорогие шелка для платьев, прозрачный шифон на мантильи [101] и вуали, золотая тесьма; гребни для волос, обсыпанные крупным морским жемчугом, серьги, браслеты и многое другое – словом, всё то, что может доставить удовольствие и радость Мадлен и девочкам.
И вот караван въехал в Мадрид через Пуэрто-дель-Соль и проследовал прямо на площадь Святого Антонио. На этом миссия Рене и Алонсо закончилось: товар Мануэль Хорамилио достиг конечной точки путешествия.
Они с чувством выполненного долга повернули на узкую неприметную улочку, которая плавно переходила в улицу Баркильо [102] , та же в свою очередь поворачивала на Паса.
Идальго и кабальеро выехали на перекрёсток: направо, извиваясь, шёл неприметный переулок, ведущий прямо к площади Паха, где дома с нетерпением их ожидала прекрасная Мадлен; налево поворачивала ароматная Касса-де-Панадерия [103] , прямо перед ними расстилалась Пуэрта-Серрада.
Рене остановился: ему почудился голос: «Рене де Шаперон, или как вас теперь называют – идальго ди Калаорра! Я жду вас в приюте… Идите ко мне… Это касается Мадлен и ваших возлюбленных падчериц…»