«Signora!
Надеюсь, этот маленький флакон поможет обрести Вам покой в Ферраре. Так или иначе, но – вы моя дочь, и кем бы я ни был – я Ваш отец. И Ваша судьба мне не безразлична. Дни Родриго Борджиа сочтены, если то, что вы задумали, не сделает преданный Сержио, – поверьте, он будет предан Вам, пока не испустит последний вздох, – это сделают римляне. Понтифик исчерпал себя: жестокости и вседозволенности также есть предел, нарушать который нельзя даже мне».
* * *
В конце сентября, когда герцогиня Борджиа Бисельи стала ещё и герцогиней Феррарской, семейство д’Эсте получило скорбную весть из Рима: понтифик скончался в страшных муках.
Лукреция искусно изображала безутешное горе дочери, но душа её ликовала: она свободна от прихотей Родриго и сможет спокойно жить с третьим мужем, не опасаясь, что в один прекрасный момент понтифик пожелает его смерти.
Полину Разумовскую похоронили рядом с матерью на маленьком кладбище рядом с церковью Вознесения. Процессия прошла скромно, в присутствии бывшего мужа, дочери и Надежды Павловны.
После похорон Терентьев забрал дочь к себе – дела его пошли в гору, и он вполне мог обеспечить достойную жизнь своему чаду.
Надежда Павловна резко сдала – ведь Сергей так и не очнулся после аварии, причина комы оставалась для медиков загадкой.
Кабинет Полины Разумовской занял молодой, перспективный психолог. Обживаясь на новом месте, он решил разобрать в столе бумаги предшественницы и обнаружил старый платок, выцветший от времени. Развернув его, он увидел нечто, напоминающее небольшой кусок хрусталя с неровной поверхностью. Психолог покрутил его и так и сяк, решив, в конце концов, что это – сувенир, поместив на книжную полку для красоты. Листок, свёрнутый в восемь раз, он не заметил и выбросил в корзину для мусора вместе с платком.
Вероника родила прелестную черноволосую девочку, вопреки надеждам Асмодея на сына, но у неё открылось кровотечение, с которым врачи не сумели справиться. Новорожденная девочка потеряла мать. Из роддома её забрал респектабельный отец. Он появился вместе с молодой няней, тут же облачившей ребёнка в самые лучшие и дорогие одежды. Затем он, не высказывая ни малейшего недовольства по поводу смерти жены, уехал на шикарной Ламбарджини, произведя тем самым неизгладимое впечатление и, оставив медицинский персонал в полном замешательстве и недоумении.
* * *
1519 год, замок Мирандола, герцогство Феррара
В свой день рождения, тридцать девять лет, герцогиня Феррарская так и не покинула из покоев из-за плохого самочувствия. Очередная беременность протекала чрезвычайно тяжело: появилась сильная одышка, постоянно отекали ноги, герцогиня страдала бессонницей и ощущала постоянную физическую слабость.
Дверь спальни отворилась, вошёл Альфонсо д’Эсте, любящий супруг, за ним дети: десятилетний Эрколе, девятилетний Ипполито и четырёхлетняя Элеонора, держащая за руку трёхлетнюю сестрёнку Франческу.
Дети подошли к кровати и поцеловали мать, та ответила им лишь слабой улыбкой. Альфонсо, видя состояние жены в последние месяцы, проклинал себя за невоздержанность и желание иметь как можно больше детей. Герцог, считавшийся сильным мужчиной во всех отношениях, в свои сорок три года, был весьма озабочен поддержанием своей репутации: ведь очередное рождение ребёнка в его семействе подтверждало бы его физическую состоятельность.
Лукреция же, измученная постоянными беременностями, а их было не менее десяти – младенцы не доживали и до года, чувствовала приближение своей смерти. Она была совершенно спокойна и ничего не говорила мужу о дурных предчувствиях.
Герцог, понимая, что все подарки для жены сейчас просто неуместны, поцеловал её и, желая сделать ей приятное, сказал:
– Мадонна Друзилла прислала вам письмо.
Лукреция кивнула, жестом указав на туалетный столик, куда Альфонсо и положил послание. Друзилла Пикиминни, бывшая камеристка, в замужестве ди Симаре, жила с мужем, графом Франческо ди Симаре, в Бондено, и вела постоянную переписку с герцогиней. За последние пять лет, после смерти своих малолетних детей, женщины особенно сблизились, доверяя друг другу в письмах сокровенные мысли.
Лукреция попыталась приподняться, её служанка, стоявшая за пологом роскошной кровати, инкрустированной золотом, готовая прийти на помощь в любой момент, приподняла подушки, на которые аккуратно усадила герцогиню.
– Альфонсо… – тяжело вымолвила Лукреция. – Сделайте мне приятное…
– Всё, что пожелаете!
– Велите придворному cantante спеть для меня.
Герцог не удивился желанию супруги, он прекрасно помнил, что Сержио, придворный cantante, прибыл почти пятнадцать лет назад с кортежем супруги, та же к нему особенно благоволила. Альфонсо никогда особенно не задумывался о происхождении подобного расположения, объясняя его тем, что Сержио имел прекрасный голос, умея очаровывать своим пением женщин.
Сержио перебирал тонкими длинными пальцами струны мандолины, исполняя одну песню за другой. Герцогиня несколько забылась, её мысли перенеслись в прошлое. Неожиданно очарование песни прервали сильные боли внизу живота – Лукреция поняла: начались первые схватки, предвестники. Она, превозмогая боль, продолжала слушать Сержио, пока служанка по выражению лица герцогини не поняла, что той плохо.
* * *
Вот уже неделю герцогиня Феррарская лежала в послеродовой лихорадке, она медленно угасала, и придворные медики были бессильны что-либо сделать. Девочка, рождённая Лукрецией, умерла почти сразу же – наследующий день после появления на свет.
Герцогиня сильно похудела, несмотря на свою приобретённую полноту после десяти беременностей, сейчас она напоминала скорее мумию.
Альфонсо был безутешен, он не спал ночами, постоянно проводя время подле жены, но та уже не видела своего супруга, чувствуя дыхание смерти.
Обитатели замка Мирандола были готовы к самому страшному – герцогиня доживала последние мгновенья, но не желала видеть священника, как бы ни настаивал её супруг, и это обстоятельство буквально всех обескураживало.
Наконец герцог не выдержал и послал за отцом Марком из домовой часовни, которую, кстати, Лукреция упорно не посещала. Сначала подобное поведение вызвало недоумение, а затем и не понимание мужа, который считал себя истинным католиком. Но со временем он смирился.
Отец Марк вошёл в покои герцогини, все присутствующие тотчас покинули помещение.
Священник встал около умирающей, достал молитвенник, приготовившись к последней исповеди мадонны Лукреции. Неожиданно она открыла глаза и, посмотрев на отца Марка мутным взором, произнесла:
– Не трудитесь, святой отец… я не буду исповедоваться…
Священник опешил.
– Отчего же дочь моя?
– Я не принимала конфирмацию, – задыхаясь, сказала герцогиня.