— Ты уже все посчитал?
Он помедлил мгновение.
— На следующей неделе.
— Сколько раз?
Он уже стоял одной ногой в коридоре, но вдруг замер.
— Сколько раз? — снова спросила она. — В книге сказано, что женщина может зачать, если занимается любовью пять дней до овуляции и двадцать четыре часа после.
— У меня другие данные. — Он бросил на нее решительный взгляд. — В статье, которую прочел я, говорилось, что оптимальные условия — два дня до и сутки после овуляции при твоем двадцативосьмидневном цикле.
— Я настолько тебе неприятна?
— Одна ночь, обычная поза, в твоей кровати. — Его голос сделался ледяным. — Будем надеяться, что этого хватит.
— А если нет?
— Здесь живут мама и экономка, — сдержанно продолжал он, — Я не хочу, чтобы о нашем эксперименте кто-нибудь узнал раньше, чем появится положительный результат.
Она метнула на него изумленный взгляд из-под длинных темных ресниц. Он вел себя грубо, но Энджи вынуждена была признать его правоту.
Он наблюдал, как трепещут ноздри и в карих глазах смущенность уступает место мрачной решимости.
— Итак, как же я узнаю, когда мне ложиться на спину и ждать? Скажешь пароль?
— Я поставлю тебя в известность.
Несмотря на свое недовольство, Энджи приняла условие о проживании в раздельных комнатах. В конце концов, Камерука его дом и ее сюда не приглашали.
Пять дней прошло, а она все еще чувствует свою вину.
Ей следовало сначала позвонить, а не ставить Томаса перед фактом. Загонять упрямого мужчину в угол опасно и неразумно. А кроме того, ей следовало покинуть его спальню с большей грацией и достоинством, а не провоцировать на грубость. И хотя Энджи никогда не принадлежала к тем людям, которые склонны к самобичеванию, она искренне жалела, что все так вышло.
Если он не позволит ей остаться, как она сумеет доказать ему свою любовь и убедить в том, что подходит для жизни в сельской местности?
Томас избегает ее, но ненамеренно. Сейчас много работы для скотоводов, а Томас ответственен за стотысячное поголовье скота и пятьдесят работников. Он очень занятой человек, настолько занятой, что улетел на три дня по делам, даже не попрощавшись.
Она кипела от злости добрых двадцать четыре часа, а потом начала действовать.
Несколько простых вопросов, и ожидаемое время прибытия босса известно. Она сама приготовила ужин, выбрала вино, целый час провела в ароматной ванне с запахом корицы и меда с молоком. «Все для тебя, Томас», — шептала она, выливая в воду вместо одного пять колпачков пены.
Им с Томасом предстояла первая из трех запланированных ночей, и Энджи намеревалась сделать ее незабываемой.
Еду, вино, цветы и свечи — на стол. Не забыть про музыку.
Она не могла дождаться шума двигателей. Три раза проверила мясо в духовке, переложила булочки собственного изготовления в плетеную корзинку, бесцельно бродила час по саду. Чтобы убить время, она даже решила выпрямить волосы, но вовремя вспомнила слова Томаса о природной красоте ее волос.
Энджи села на стул и улыбнулась. В зеркале отразилась женщина с тайными мыслями на уме; на щеках румянец, в глазах — нега. Она встала, шелковая ткань трусиков ласково коснулась бедер. А что, если удивить его и снять их заранее? Стоит подбодрить себя стаканом «мерло», кроме того, необходимо проверить еду. Энджи поправила ворот белой широкой блузки, одернула джинсы и направилась в кухню. Одежда идеально облегала тело, хотя, может, следует освободиться от нее? Нужно выпить вина для храбрости.
Улыбаясь, она толкнула дверь и застыла.
Томас стоял в центре кухни. Высокий, покрытый пылью с головы до ног, с бутылкой пива в руке. Энджи наблюдала, как он подносит бутылку к губам, как сжимается его горло, и физически ощущала прохладу напитка.
В этот момент пред ней находился не Томас Карлайл, наследник богатейшей скотоводческой империи, а обыкновенный ковбой, вернувшийся домой после долгого трудового дня.
Желание охватило ее всю: от волос на голове до кончиков пальцев. Ей захотелось подойти и поцеловать его в мокрые от пива губы, вдохнуть смешанный запах лошадей, кожи и пыли Камеруки. Затем они разделят ужин, а поздним вечером рука в руке направятся в спальню. Неужели она так много просит?
Рука с бутылкой застыла в десяти сантиметрах ото рта, и у Энджи оказалось достаточно времени, чтобы ответить на свой собственный вопрос — определенно много. Но не нашлась, что сказать, кроме как «Ты дома».
Он хрюкнул — то ли признание, то ли похвала ее сообразительности.
— Я не слышала самолета, — продолжила она.
— Неудивительно.
Энджи нахмурилась. Она выключила музыку и не могла пропустить его прибытие.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты принимала ванну.
Это случилось пару часов назад.
— Ты бы все равно меня не услышала из-за музыки.
Господи, он, должно быть, приехал очень давно. Как же она могла не заметить? Так долго готовиться к его приезду и пропустить самый важный момент…
— Почему ты ничего не сказал? — упрекнула Энджи.
— Я заходил переодеться. А что происходит? — с подозрением спросил он. — Где все?
— Я дала Мэнни выходной.
— Почему?
— Думала, так легче сохранить втайне то, что должно случиться сегодня между нами.
Рука, которой Томас поднес к губам бутылку, задрожала. Не сводя глаз с Энджи, он сделал долгий глоток.
— Поэтому ты вырядилась?
Она едва удержалась от хохота, вспомнив, сколько раз меняла платья, юбки, джинсы. И все же приятно, что он заметил ее попытки принарядиться. По крайней мере, она не боялась признать, что желает его.
Девушка медленно пересекла кухню. Ей хотелось заняться с ним любовью прямо здесь и сейчас. Но настороженность в голубых глазах удержала ее от поспешного шага. Она взяла бутылку из рук Томаса и сделала большой глоток.
— Ради тебя я отпустила Мэн ни и надела шелковое белье, — ее голос слегка охрип. — Но сначала ты примешь душ, затем мы поужинаем. Не знаю, как ты, а я ужасно проголодалась.
Принимая душ, Томас пытался рассердиться. Энджи без разрешения пользовалась его ванной, отпустила его персонал. Он же понятным языком объяснил, что в его доме нет места соблазнам. Но Энджи не унималась.
Хотя… В таком упорстве было много лестного. Энджи ждала тебя. Она надела шелковое белье для тебя. Она истосковалась… по тебе.
Томас не торопясь оделся и медленно прошел в комнату. Вино помогло расслабиться. После первого фужера он понял, что вовсе не прочь отправиться за Энджи в мир эротических грез.