Я осталась.
И через пятнадцать минут уже восседала в гостиной, прислушиваясь к разговору на кухне, за стеной. Разговор шел на повышенных тонах.
— Как домработница вы бесперспективны. Искра, — вещала Аглая. — И никакой рекомендации я вам не дам, так что положите метлу и не имитируйте бурную хозяйственную деятельность!.. Или вы собрались лететь на ней… Не задерживаю!.. При чем здесь слезы?.. Меня не было неделю, и посмотрите, во что вы превратили кухню!.. Это что такое?! А это? А где кофейник?.. Ах, вы разбили его? Случайно?! Да у вас, как я посмотрю, руки под член заточены!..
Ответа несчастной Искры я не расслышала, но после него судьба домработницы была решена окончательно.
— Испытательного срока вы не выдержали. Вон отсюда! Во-он!
Так, с оставшейся за кадром безобразной сцены, началась моя служба у суперзвезды нового российского детектива Аглаи Канунниковой.
Очень скоро я поняла, что, нанимая меня на работу, Аглая слукавила.
Во-первых, найти квартиру в престижном районе (к коему, несомненно, принадлежал пятачок у метро “Аэропорт”) за сто пятьдесят баксов было просто нереально. А каждый день ездить в центр из какого-нибудь богом забытого Перова или Алтуфьева, а тем более из подмосковного Зеленограда, мне вовсе не улыбалось. Пришлось пожертвовать частью причитающихся мне денег и снять однокомнатную халупу в Авиационном переулке, в десяти минутах ходьбы от Аглаиного дома.
Во-вторых, функции личного секретаря оказались довольно размытыми. Я и понятия не имела, что в них могут входить мытье посуды, ежедневная влажная уборка квартиры и прогулки с ненавистной мне Ксоло, лопаткой и пакетиком для собачьего дерьма (Аглая, видите ли, была страстной поборницей чистоты улиц. И даже приняла участие в образцово-показательном социальном ролике “Звезды против грязи”).
Третьим пунктом была работа с письмами. Я получила ключ от абонентского ящика на почте и дважды в неделю выгребала оттуда горы посланий. Они были самыми разными, эти послания: от здравиц и восторгов по поводу Аглаиного творчества до смиренных просьб помочь деньгами и продуктами. Попадались и рукописи. Романы, рассказы, заметки из жизни правоохранительных органов и преступных сообществ.
На каждое из этих писем я должна была давать ответ:
Аглая очень заботилась о своей репутации. Два моих первых (пробных) опыта эпистолярного общения с поклонниками были одобрены.
— Отлично, девочка, отлично, — сказала Аглая, пробежав их глазами. — Я в вас не ошиблась. Я и сама написала бы так же. Если бы у меня было время отвечать на всякий вздор. И если бы я была такой же простушкой, как и вы.
Я фыркнула носом, всем своим видом выражая негодование.
— Ну, не дуйтесь. Людям нравится, когда с ними разговаривают вот так, запросто. Это их успокаивает.
Интересно, кем она себя мнит? Уж не Богородицей ли на сносях?
— И вот еще что, — не унималась Аглая. — Поблагодарите за рецепт слоеного пирога. Кажется, он был в письме. Напишите, что непременно им воспользуетесь.
— Вы?
— Я конечно. Вы же пишете от моего имени.
Сдобу и сладости Канунникова презирала. А в домашних условиях питалась исключительно кофе, базарным творогом и сырым, мелко наструганным и посоленным, мясом. Все это закусывалось витаминами (американский сбалансированный комплекс на каждый день — в пластмассовых коробочках). Творог, мясо и покупка витаминов тоже были на мне, как и проклятая Ксоло, исподтишка хватавшая меня за икры.
За неделю до окончания испытательного срока я взбунтовалась. Время для бунта было выбрано самое неподходящее: Аглая только что вернулась с записи программы “Формула успеха” и пребывала в самом мрачном расположении духа. Она ненавидела публичные выступления, ее равно раздражали и недоброжелатели (за то, что они не желают ей добра и готовы утопить ее в чайной ложке), и оголтелые фанаты (за то, что они любят ее слишком сильно).
Иногда мне казалось, что весь мир находится у Аглаи Канунниковой на пресловутом испытательном сроке. И что если бы она могла, то уволила бы этот мир без выходного пособия да еще запустила бы ему вслед комнатным тапком.
— Мне нужно поговорить с вами, — сказала я, посыпав зеленью ломтики сырой телятины и ставя тарелку перед Аглаей.
— Говорите, — милостиво разрешила она и принялась за мясо. — Но сначала, если вас не затруднит, налейте мне водки. Телевидение так утомляет… Никогда не становитесь знаменитой, девочка, это вылезет вам боком.
Как будто у меня есть выбор!.. Я — совсем непочтительно — плеснула водки в стакан (эксцентричная Аглая пила водку из граненых, еще доперестроечных общепитовских стаканов) и произнесла:
— Меня не устраивает мое нынешнее положение. Я разбираю вашу почту, я трачу свою жизнь на бессмысленные, никому не нужные ответы какой-то тете Мане из Уссурийска и дяде Феде из Гусь-Хрустального… Я сижу на телефоне, я договариваюсь о встречах, я отбираю вопросы для интервью… Я отбираю материалы для сайта… Я даже готова терпеть ваше хамство, вы имеете на него право. Но ходить на рынок, стирать белье, выгуливать вашу собаку… Я же не домработница, в конце концов!
— Вы не домработница, — успокоила меня Аглая. — Домработницы не задерживаются у меня больше недели. Вам удалось продержаться три, вы корректны, исполнительны, не суете нос в мой рабочий кабинет. Вы меня устраиваете.
— А вы меня — нет. Аглая расхохоталась.
— Тогда почему вы все еще здесь?
Действительно, почему я все еще здесь?
Этот вопрос я и сама задавала себе каждое утро, вылезая из кровати и влезая в джинсы. Этот вопрос я задавала себе, когда чистила зубы и вытаскивала из абонентского ящика кипу писем, адресованных Аглае Канунниковой.
В жизни своей я не видела такой высокомерной стервы. Такой расчетливой стервы. Такой циничной стервы. Стервы, полной намеков. Стервы, полной тайн. Конечно, я подозревала, что все эти тайны и выеденного яйца не стоят. И связаны разве что с оригинальным способом заточки карандашей или настаиванием спирта на укропе с чесноком.
Но как они подавались!..
Одна из комнат в квартире Аглаи была отведена под кабинет. За те три недели, в течение которых я исполняла свои псевдосекретарские функции, мне ни разу не удалось переступить его порог. О том, что в доме существует запретная зона, Аглая предупредила сразу же.
— И прошу вас, девочка, никогда не заглядывать ко мне. Есть ли я дома, нет меня — неважно. Это требование не кажется вам таким уж невыполнимым? — Она поднесла руку к подбородку — очевидно, для того, чтобы потеребить воображаемую синюю бороду.
— Не кажется, — соврала я. — Я нелюбопытна.
— Нелюбопытных людей не существует в принципе. Это — генетическая аномалия. А вся проблема заключается в том, чтобы хорошенько взнуздать свое любопытство. А затем вовремя дать ему по рукам. Вы меня поняли?