— Я понимаю, но… Если бы вы разделись, я бы мог проверить… Все ли в порядке… Он очень живо реагирует на женское тело. Он ни разу меня не подводил…
— Кто?
— Он.
Только теперь до меня стал доходить чудовищный, порнографический смысл просьбы. И никакого смущения на арийской физиономии, надо же!
— Кто — он? — упрямо повторила я.
— Он. Мой.., перчик… Неужели непонятно? О, если бы я могла дотянуться сейчас до этого перчика! С каким наслаждением я вырвала бы его с грядки и отправила в переработку на лечо!.. Но я ограничилась пощечиной.
— А я думал, мы друзья! — Райнер, стоически выдержавший удар, сокрушенно помотал головой.
— И зачем я вас только вытащила… А насчет вашего члена…
— Как грубо…
— Насчет вашего члена… Проконсультируйтесь лучше с врачом-андрологом. Я думаю, андрологов здесь полон дом…
…К вечернему коктейлю мы спустились порознь.
Райнер-Вернер, ведомый своим перчиком, просочился в обеденный зал без всякой заминки, мне же обломилась не совсем приятная встреча с Софьей Сафьяновой. Софья ухватила меня за руку, когда я, зазевавшись, в очередной раз чуть не свалилась с лестницы.
И свалилась бы — если бы не жесткий прессинг укротительницы полицейских романов.
— Молодой человек по имени Ботболт сказал мне, что передал вам мою сумку. Это правда?
Вот они и начались, искривления пространства! У меня заложило уши, перед глазами поплыли разноцветные круги, а руки самопроизвольно сложились лодочкой: чтобы кримволчице было удобнее застегнуть наручники на моих запястьях.
— Это правда? — еще раз повторила Софья.
— Я вас не нашла.
— Где мои вещи?
Трясясь как осиновый лист, я протянула ей сумку.
— Надеюсь, вы в нее не заглядывали?
Только бы не сорваться! Только бы не потребовать ручку для подписания протокола о чистосердечном признании!
— Как вы могли подумать!
— А вы, собственно, кто такая, милочка? Если я скажу, что приволоклась сюда следом за Аглаей, камеры предварительного заключения мне не избежать!
— Я… Я в съемочной группе.
— Зачем же лгать? — Софья обнажила крепкие, чуть желтоватые зубы, вполне годящиеся для перекусывания проводов сечением двадцать миллиметров. — Я собрала о вас кое-какие сведения. Вы — подручная госпожи Канунниковой…
Дашка! Это Дашка сдала меня с потрохами, больше некому. Но вступать в прения с комиссаром Мэгре в юбке я не стала.
— Так вот. Передайте вашей хозяйке, что… — Сафьянова сделала многозначительную паузу.
Что?
"Что по оригинальности сюжетов ее творчество находится на почетном предпоследнем месте: после “Колобка” и перед текстом гимна Российской Федерации”.
— Передайте вашей хозяйке, что я восхищена ее книгами.
— Я обязательно.., передам. Всенепременно.
Душная мадам отпала от меня, как пиявка, все вещи в радиусе трех метров перестали выгибаться дугой и наконец-то встали на свои места. Теперь, после близких контактов с “дорогой Софьей”, во фразу из ее записной книжки “…на ладонь ей выпало нечто, впоследствии оказавшееся самым настоящим человеческим глазом” я верила безоговорочно.
Из-за небольшой заминки с Сафьяновой в “рогатый” зал для торжеств я вползла последней.
Все были в сборе: четыре всадницы Апокалипсиса, одна собака, один бурят, один толмач, два представителя телевизионной диаспоры и одна — журналистской. Всклокоченный Чиж снимал на видео все, что только под объектив подвернется. А подворачивались все больше мармеладные улыбки писательниц, которые они то и дело посылали в разные концы зала.
И друг другу.
Делать это было особенно удобно: всех четверых сплотил небольшой ломберный столик, который — сразу после ужина — выставил Ботболт. И за который они тотчас же уселись. Перекинуться в добропорядочный бухгалтерский преф, как я подозревала.
Но преферанса не случилось, а случился дамский джокер — простенькая игра со взятками, дуться в которую я научилась еще в возрасте одиннадцати лет на незабываемом полуморском курорте Черноморка, вблизи совершенно антисанитарного Днепровско-Бугского лимана.
Дамский джокер, естественно, а что еще может объединять бывшую повариху, бывшую машинистку, бывшую ночную воспитательницу и женщину без всякого прошлого. Не бридж, не покер и не баккара же, в самом деле!
В перерывах между сдачами дамы перебрасывались цитатами из своих книг — уже не с таким остервенением, как днем. И уж, конечно, совсем с другим знаком.
Да и цитаты были совсем другими. И резюме по поводу цитат.
«Вы в прекрасной форме, дорогая Минна! А ваш последний триллер просто великолепен. Уму непостижимо, откуда такая упругость плоти в бесплотных вещах!»
«Вы потрясающи, дорогая Tea! He жаль, что ваши книги растаскивают на анекдоты? Может быть, следует подумать о том, чтобы продавать репризы в розницу?»
«Вы изумительны, дорогая Софья! Какой реализм, какая точность деталей! Если раздавать ваши романы в СИЗО, чистосердечных признаний было бы гораздо больше…»
«Вы восхитительны, дорогая Аглая! Может быть, позволите хоть одним глазком взглянуть на вашу новую вещь? Нет никаких сомнений, что она принадлежит двадцать первому веку! И что это за дивный цветок у вас на груди?»
Аглая действительно появилась в зале с цветком в разрезе декольте — тем самым двоюродным братцем чайной розы, который так поразил ее воображение час назад. Черт ее дернул приволочь с собой этот цветок!
Но повлиять на Аглаю я уже не могла.
Мне оставалось только восхищаться тонкой игрой конкуренток и исподтишка следить за несчастным Фарой, который был вовсе не готов к такому повороту событий. За каких-нибудь полтора часа он четырежды поменял цвет лица (по всему спектру — от теплой до холодной его части). А эмоции! Поначалу Фару согревала надежда на то, что фурии сорвутся и снова вцепятся друг другу в волосы. На смену надежде пришло легкое недоумение, переросшее в стойкое удивление. И наконец, режиссер впал в ярость. Тихую и поэтому особенно впечатляющую. Масла в огонь подливала Дарья, вороном кружившая над попавшим впросак горе-профессионалом: “Нужно знать, где, когда и сколько, парень!"
Только Чиж оставался безучастным: цветосветовые пятна мелькают, объекты движутся, мизансцены строятся сами собой, камера работает — что еще нужно?..
Покончив с воспеванием творчества, дамы перешли на забавные случаи — из карьеры и жизни. И даже на легкое философствование. Потом перескочили на издателей. В этом вопросе все четверо были поразительно единодушны.