— Может быть, — скромно согласилась Дашка.
— Ты сумасшедшая, но…
Теперь и я смотрела на Аглаю. Чувство реальности покидало меня и снова возвращалось. Выдающаяся писательница, кумир миллионов, лежит на полу, в чужом доме, среди чужих людей… Она не напилась, она не уснула, она — мертва!..
— Ты сумасшедшая, но ты не убийца. — Я все-таки заставила себя произнести эти слова. И Дарья благодарно сжала мне пальцы горячей и влажной рукой.
— Спасибо… Ты скажешь об этом?
— Кому?
— Когда.., сюда приедут и начнут расспрашивать о происшедшем. Ты скажешь, что я не виновата? Я все время была здесь, я ни на секунду не отлучалась. Ты скажешь об этом?
— Конечно.
— Подтвердишь, что мы были рядом и друг от друга никуда не отходили?
— Конечно.
Получив верительные грамоты, Дарья сразу же успокоилась. К ней вернулась ее обычная надменность. И обычный, так восхищавший меня, цинизм.
— Не обижаешься, что я была с твоим немцем? — Она наконец-то позволила себе улыбнуться. — Это даже не интрижка, так, пересып одноразовый. И даже не в кровати, а в коридоре под вешалкой… Если это тебя успокоит…
— Что?
— Я же не знала, что у вас все получится. И что он, презрев широкий выбор, решит остановиться на твоем проблематичном тельце… А вообще — он забавный. Может быть, стоило его у тебя отбить?
— Что?!
— Шучу. Интересно, кто все-таки это сделал? Кто ее убил?
Действительно, кто?
Дарью я вывела за скобки как идейную извращенку. Райнер-Вернер — извращенец сексуальный — отпал сам как лицо, не заинтересованное в жизни малодоступной для его перчика Аглаи (и, как следствие, — в ее смерти). Мы с Ксоло оказались вычеркнутыми из списка как близкие родственники покойной.
Режиссер Фара вылетает из того же списка как тряпка, неспособная держать себя в руках. Он и таракана не отравит, не то что взрослую сильную женщину.
Химик при видеокамере Петя Чиж тоже вне подозрения именно как химик. Не станет человек, только что совершивший преступление, расписывать его в таких подробностях и в таких утонченных (если не сказать — изысканных) деталях. Яды — слишком экзотическая вещь, чтобы демонстрировать в них такие познания. И тем самым подставлять себя под удар.
Остаются трое.
СС, ТТ и ММ.
Три главные Аглаины конкурентки. Их ненависть (в отличие от высокой, опоэтизированной ненависти Дашки) носит шкурный характер. Она завязана на тиражах, интервью, съемках, издательствах. Она завязана на читателе. Смерть Аглаи выгодна всем троим.
Просто потому, что Великую и Неповторимую забудут через полгода. Максимум — через год. И поле для игры станет чистым. Я довольно долго проработала с Канунниковой, чтобы усвоить главный принцип массовой культуры: “С глаз долой — из сердца вон”.
С глаз долой — из сердца вон.
Вон!
— ..Возьми платок, — сказала Дашка.
— Платок?
— Ты ревешь уже пять минут. Смотреть тошно. Я ухватила протянутый мне кусочек батиста и вытерла взмокшие ресницы. Похоже, что я действительно плакала. Я была единственной, кто отреагировал на смерть Канунниковой таким естественным и таким бесхитростным способом. Все остальные не опустились даже до элементарного сочувствия.
Все были озабочены только собой.
Особенно после того, как неугомонный Чиж произнес слово “убийца”.
Три грации, уже готовые выплыть из зала, моментально вернулись, оседлали тяжелые дубовые стулья и с укором посмотрели на эксперта по ядам.
— Вы хотите сказать, что среди нас есть убийца? — подняла жидкие брови Минна.
— Он уже это сказал, — сморщила кокаиновые ноздри Tea.
— И кто же совершил это злодеяние? — опустила кончики губ Софья.
Чиж молчал. Пауза затягивалась, распухала, заползала за шиворот, холодила кожу — и наконец стала невыносимой. Первой не выдержала Минна — крупные женщины, как правило, отличаются мнительностью.
— Опять эти дурацкие намеки!
— Это не намеки. — Зараза мнительности перекинулась и на Tea. — Это прямые обвинения, разве вы не видите?! Этот сопляк нас обвиняет!
— Как будто мы здесь единственные! — поддержала товарок Софья. — Как будто, кроме нас, здесь никого нет.
— Вот вы, девушка. — Теперь Минна в упор смотрела на меня. — Вы кто такая? Вы ведь не из съемочной группы, правда?
— Нет… Я — личный секретарь Аглаи Канунниковой. Эта сухая, лишенная всяких эмоций информация породила целую бурю народного возмущения.
— Личным секретарем обзавелась, надо же! И здесь выпендривается! — сказала Минна.
— Цену себе набивает! — сказала Tea.
— Корчит из себя Артура Конан Дойля! — сказала Софья. — А вы, такая симпатичная, ей подыгрываете! Стыдно, девушка! На легкие деньги польстились! А могли бы зарабатывать на жизнь более достойным способом!
Похоже, они держат меня за проститутку, а Аглаю — за разухабистую владелицу публичного дома! Обвинения были столь чудовищны, и я даже не нашлась что ответить. Зато у всех остальных появилась возможность высказаться.
— Да что же мы на нее накинулись? — неожиданно пожалела меня Минна. — Может быть, девушка не виновата. Может быть, она стала жертвой обстоятельств. Может быть, дорогая Аглая платила ей жалкие гроши!
— С нее станется! Прижимиста, как пейсатый рэбе! — запоздало возмутилась Tea.
— За копейку в церкви перднет, — по-прокурорски грубо выругалась Софья. — Мне рассказывали осведомленные люди… Она такую бойню из-за гонораров устраивает — хоть святых выноси! Зубами деньги вырывает!..
Софья перевела дыхание и ласково улыбнулась мне:
— А вас саму она не достала?
Подтекст был более чем прозрачен: Аглая доведет до мысли о смертоубийстве кого угодно. Вот и тебя довела!..
— Ну, хорошо, с девушкой все понятно, — наконец-то они оставили меня в покое. — А молодой человек?
— Ах, этот извращ… — Я мельком взглянула на гнуса Райнера и тотчас же поправилась:
— Этот молодой человек — господин Рабенбауэр, из Мюнхена. Он переводит книги Канунниковой на немецкий, приехал сюда по личному приглашению писательницы.
Немец закивал головой, а мое вполне невинное замечание вызвало у трех детективщиц самую настоящую ярость.
— Вы слышали? — Tea картинно вознесла руки к небу. — Мало ей нашего несчастного оболваненного читателя! Так она до немцев добралась!