Попривыкнув к освещению, я приступила к осмотру.
Никакой машины здесь не было. Куча старой соломы, какие-то шесты, грабли, вилы, мотыги, огородная тачка, похоже, этот сарай использовался садовником. Старый велосипед, еще какая-то рухлядь. Ага, вот и ворота, закрыты изнутри на тяжеленный деревянный засов. Да какой это засов, это целое бревно, вставленное в железные скобы. Потушив зажигалку, я набрала побольше воздуха и уперлась в бревно.
Сантиметр за сантиметром я продвигала его сквозь скобы.
– А! Мама! – бревно, выскользнув из очередной скобы, вырвалось у меня из руки и застряло носом кверху, другим концом зарывшись в солому.
Подергав его и убедившись, что его заклинило намертво, я разрыдалась. Сколько усилий, и все коту под хвост.
Я стояла на коленях, повиснув на ручке двери и плакала. Немного успокоившись, стала подниматься. А что это за ручка? Присмотревшись, я стала рыться в карманах, ага, вот, «Ронсон» безотказно вспыхнул.
Калитка! В воротах была калитка! Так, так, так, как она открывается? Судьба снова нам улыбнулась. Обычный железный крючок, хоть и здоровенный, легко открылся. Выглянув наружу, я ощутила запах вожделенной свободы.
Скрутив в узел безрассудное желание рвануть отсюда во все лопатки, я прикрыла калитку и вернулась в кухню.
Когда я вошла, Ползунов пыхтя и отдуваясь полз по-пластунски в сторону сарая. Увидев мои ноги, он обессиленно растянулся на полу.
– Ну наконец-то! Куда ты провалилась? Я думал, тебя там прикончили уже.
– Ври, да не завирайся! Небось думал, что я сама смылась, а тебя бросила.
– Точно, – честно признался он, вздохнув.
– Свинья ты неблагодарная.
– Но, но, не очень-то. Не забывайся.
– А что, ваше миллионерство? Зарплаты лишите или не позволите вашу драгоценную тушу наружу вытащить? – зло съязвила я. Корячишься, корячишься, работаешь за двоих, а этот паразит вместо благодарности еще всякими оскорбительными домыслами сыплет.
Ползунов заерзал.
– Ну, ты, это, прости. Перенервничал я, да еще все болит, не лечь, не встать. А вообще ты супер, другая бы на твоем месте нытьем извела. Сидела бы и выла, как корова, палец о палец не ударив. Спасибо, что не бросила.
– Ладно уж, – подобрела я. – Вставай, пошли. Я выход нашла.
Легко сказать вставай. Встать-то он как раз и не мог. Тащить его тоже сил не было. Как быть? Помолчав, Василий Никанорович твердо сказал:
– Беги, бросай меня и беги. Видно не судьба.
– Очень драматично! Поумней ничего не придумал? – храбро выпалила я, хотя помирать тут с ним за компанию совсем не хотелось.
Мрачно шаря взглядом по сараю, я увидела садовую тачку, почти новую, на трех резиновых колесах, с удобной железной ручкой.
– Погоди! – Я вскочила и помчалась за тачкой.
Тачка была на ходу. Когда я выглядывала наружу, то заметила, что дом стоит на холме, значит, катить придется под уклон.
Ползунов поняв, что я собираюсь делать, уперся, как баран.
– Спятила, что ли! Не буду я, как навоз, в тачке трястись! Да я со стыда сгорю! Лучше здесь сдохну.
Потратив еще минут пятнадцать на препирательства, мы, наконец, загрузились. Кое-как вытолкав садовую тачку с униженным и беспомощным олигархом за дверь, я набрала побольше воздуха в легкие и толкнула ее с горы.
Тачка, весело подскакивая на кочках, катила вниз по склону. Олигарх тоже подскакивал. Правда, совсем не весело. Он безостановочно ругался, выражения поражали своим разнообразием, свежестью эмоций и неиссякаемостью.
Вместе с ним в тачке подскакивали четыре бутылки минералки, багет, головка сыра, связка бананов, нарезка ветчины и банка маринованных огурчиков. Уп-с.
Вопль взбешенного пассажира возвестил о прощальном сальто, сделанном банкой на особенно чувствительной кочке. Это событие, видимо, окончательно добило Василия Никаноровича. Он сидел в садовой тачке избитый, чуть живой, с багетом под мышкой, залитый огуречным рассолом по самые уши, в зад ему врезались осколки проклятой банки.
Ползунов плакал, молча, по-мужски, сцепив зубы. Мне захотелось как-то утешить его. Я протянула руку, чтобы погладить его по голове. Дальнейшее будет преследовать меня в ночных кошмарах до конца жизни. Тачка вырвалась из моей руки и понеслась вниз по склону, набирая скорость. Я окаменела от ужаса, в голове пронеслась дикая мысль: теперь нас точно не догонят!
Я стояла и тупо смотрела на летящую вниз тачку. Ползунов беспомощно размахивал багетом и болтал толстыми ножками. Наконец я очнулась и рванула за ними. Впереди замаячили заросли. Только бы не колючки, только бы не колючки, твердила я про себя.
Транспорт с олигархом стремительно влетел в кустарник, оставляя за собой внушительную просеку. Я неслась следом. Кусты оказались колючими. Какие-то мелкие желтые цветочки, узкие серебристые листики. Слава богу, не барбарис и не шиповник, колючки мелкие и слабые.
– Василий Никанорович, миленький, вы живы?
– Жив.
– Нигде не больно?
– Ну что ты! Так, чепуха. Ребра сломанные побаливают, голова трещит, внутренности отбитые печет и осколки в заднице. А так ничего, все в порядке.
Мне стало стыдно.
– Помочь вам выйти?
– Да уж, не мешало бы.
Я наклонила тачку вперед и вытряхнула несчастного страдальца на землю. Кое-как разогнувшись, он вытянулся на земле. Перевернувшись на бок, вытащил из себя несколько внушительных осколков.
– Садись, поговорить надо.
Я села рядом.
– Скажи, зачем ты все это взяла? – ласково спросил он, показывая на останки бакалеи.
– Есть очень хотелось.
– И когда ты собиралась закусывать?
– Ну, не знаю.
– Ясно. Дальше, посмотри на небо, скоро начнет светать, а мы все еще рядом с этим домом.
Я посмотрела наверх, там на фоне синеющего неба высилась серая громада. Дом был здоровый, не меньше трех этажей, громоздкий, он напоминал очертаниями поверженного динозавра.
В результате бешеного заезда по холму мы удалились от него всего километра на два, не больше.
– Там внизу, кажется, дорога, – продолжал Ползунов. Я посмотрела вниз – и точно, между кустарником поблескивала в бледнеющем свете луны лента дороги.
– Отлично! Побежали?
– Побежали… – скептически заметил чуть живой Василий Никанорович.
– Ой, а как же, снова на тачке?
– Сможешь меня везти по асфальту?
– Ну конечно смогу, – с энтузиазмом откликнулась я. – Нам бы до какого-нибудь жилья добраться и полицию вызвать.