– Мы что, на кладбище? – обреченно поинтересовался Василий.
– Что-то вроде того… – пробормотал Денис.
Процессия дошла до середины поля и занялась сооружением погребального костра из принесенных с собою бревен. Они водрузили носилки на вершину этой деревянной пирамиды, облили их маслом и подожгли. Вдова в огонь не бросилась, но убивалась так, что порою казалось – лучше уж ей отбыть в мир иной следом за мужем.
Вскоре до нас донесло клубы едкого удушливого дыма, ветер, естественно, дул в нашу сторону. Через минуту и пепел повалил… Мы сидели у стены, спиной к полю, закрыв носы одеждой. Вероника, натянув на голову футболку, боролась с приступами тошноты.
– Если ветер не переменится, мы задохнемся, – пожаловался осипшим голосом Денис.
Я испугалась по-настоящему, когда на холм поднялась очередная процессия.
– Да что они тут – мрут как мухи! – простонал Василий. – Как хотите, но еще минут пятнадцать, и я ломаю дверь. И хрен с ними, пусть хоть камнями нас закидают.
Но ветер, к счастью, сжалился над нами и переменился. К тому же дело шло к вечеру. Вряд ли они продолжат эти кремации ночью.
Последняя группа скорбящих покидала место сожжения, и мы уже начали разминать затекшие члены, готовясь покинуть свое узилище, как вдруг снизу, с дороги, до нас донеслись какие-то новые звуки.
В надвигавшихся сумерках на дороге показались человека четыре: голых, лохматых, перемазанных чем-то вонючим и обвешанных бусами из змеиных голов. Они волокли что-то, сгибаясь под тяжестью поклажи. Когда эта компания подошла ближе, я разглядела порядком раздувшийся труп. Он был красным, как сырая говядина. Ой, мамочки! Похоже, с него содрали кожу!
– Расслабься! Он просто чем-то измазан, – шепнул мне на ухо муж, когда я привалилась к стене, закрыв глаза и готовясь потерять сознание.
Смердело тело так, что мы тут же заскучали по дыму. А Вероника едва успела отбежать в другой угол, и ее вывернуло наизнанку.
– Час от часу не легче! Выберемся мы отсюда когда-нибудь? Или нас тоже здесь и кремируют? – устало прошептал Василий.
– Я пить хочу! У меня от дыма все горло дерет! – проскрипел Денис.
– Тебя хоть не тошнит! – оборвала его сестра.
– Ага, зато тебя тошнит!
– Помолчите! Пока они сюда не нагрянули. Может, они отойдут подальше, и мы выберемся, – одернула я детей.
Но, видно, не судьба нам была выбраться.
К этой четверке вскоре присоединились еще человек семь, они выползли откуда-то из окрестных зарослей. Может, они где-то поблизости обитают?
Далеко отходить это общество не стало. Они положили труп на землю. Старший и самый кошмарный из скорбящих уселся покойнику на грудь, сложив ноги в позе лотоса. Кто-то принес пучок веток и засунул их в рот трупу, они подожгли их, и вскоре весело затрещал маленький костерок. Вели они себя в высшей степени странно. Падали, валялись в грязи, все время отхлебывали некое зелье из какой-то грязной бутылки. Гнусавили какие-то псалмы или еще что-то такое. Собирали пепел и выкладывали эту смесь кольцом вокруг покойника. Остальные уселись вокруг и закурили трубки с каким-то зловонным зельем. Гуру – если так можно было назвать их предводителя – раскачивался взад и вперед, глаза его закатились под лоб.
– Наверняка он курит гашиш, – с видом знатока пояснил Василий.
Некоторые притащили с собой черепа и пили из них грязную воду, зачерпывая ее прямо из луж. Черепа были человеческие.
– Как ты думаешь, они его съедят? – азартно спросил Денис.
– Заткнись! – страшным голосом прошипела я.
Меньше всего мне хотелось, чтобы нас заметили именно сейчас. Прав Василий: нужно было раньше выбираться отсюда.
На пустыре появилась пара бродячих собак. Одна пристроилась в ногах трупа и начала с хрустом отгрызать ему палец. «Изысканное» общество на это никак не отреагировало. Другая жучка помочилась неподалеку от «гламурной» парти, и тут же один из париев, встав на четвереньки, начал жадно пить собачью мочу.
Все, настал мой предел! Я скрючилась в три погибели, и меня вытошнило не хуже Вероники.
За стеной выли на разные голоса. Запах гниения пропитал воздух насквозь.
– Зато здесь сухо, – решил подбодрить нас мой сынок. – Почти не протекает крыша…
– Знаете, вы как хотите, а я отсюда выбираюсь, – сказал решительно горе-миллионер, поднимаясь из мелкой лужи.
– А если они на нас набросятся? – испугалась Вероника.
– Хочешь еще здесь посидеть, понаблюдать?
Все мы дружно покачали головами.
Василий подошел к двери, примерился и бросился на нее всем телом.
На пустыре разом перестали выть и причитать.
– Давай быстрее, пока они сюда не прибежали! – засуетилась я.
Денис вскочил и вместе с отчимом бросился всем телом на дверь. Дверь наконец слетела с петель, и мы, толкаясь в проеме, вывалились наружу и, не сговариваясь, понеслись с холма что было сил. Внизу приветливо мигал огнями город, но на дороге царила тьма, хоть глаз выколи. Громко шлепая по лужам, оскальзываясь и то и дело падая, мы боялись оглянуться, казалось, вот-вот чья-то костлявая рука, испачканная трупным ядом, вцепится нам в плечи. О том, что может случиться потом, и думать не хотелось.
Наконец мы достигли первых строений на окраине и, поплутав минуты три среди убогих улочек, привалились к какой-то стене. Темноту буквально можно было потрогать руками. Я не видела собственных ладоней, поднесенных к глазам, присутствие остальных можно было установить только по их прерывистому дыханию.
– Кажется, оторвались, – прохрипел Василий.
Мы затаили дыхание, таращась в темную густоту ночи. Но вокруг шумел только бесконечный навязчивый дождь.
– Думаю, надо отдышаться пару минут, – предложил Денис.
– Ты хотел сказать – пару лет? – пыхтя, как паровоз, поправил его утративший былую форму глава семейства.
– Может, имеет смысл дождаться здесь рассвета? Неизвестно, куда нас занесет в этих потемках. Не дай бог, шеи себе свернем, – предложила, отдышавшись, Вероника.
– Наверное, стоит. У меня после этого забега до сих пор ноги дрожат.
– Я согласна. Наплевать на дождь! Новых приключений мне сегодня не осилить, – вымолвила я.
Когда небо немного посерело, мы отклеились от стены и тронулись в сторону города. Прошли километра два, и нам повезло – мы остановили рикшу. Кое-как втиснувшись в его небольшой экипаж, мы, клюя носами, доехали наконец до нашего отеля.
Сонный портье Джимми – Боб всех служащих переименовал на американский лад – встрепенулся, когда мы ввалились в холл: чумазые, провонявшие дымом, с сумасшедшим выражением глаз.