Наталья не выдержала и прыснула:
— Это несложно, честное слово. Слушайте, а если я все-таки останусь — вы опять положите меня в ванной?
— Нет, — тоном оскорбленной невинности произнес Воронов. — У меня есть раскладушка. Вы можете спать на кухне.
— Очень любезно с вашей стороны.
— Это не моя прихоть. Я просто ненавижу, когда кто-то занимает мое пространство, когда я работаю.
— Все понятно. Вы просто его метите. По периметру. Как какой-нибудь скунс или мартовский кот.
— Считайте, что так, — великодушно согласился Воронов. — Ну что? Принимаете мое предложение?
Наталья наконец-то вошла в квартиру, по-хозяйски закрыла замки и задвинула все засовы и только потом сказала Воронову:
— Идет.
Весь остаток ночи Наталья подбирала писателю экипировку. Это оказалось довольно хлопотным делом: дом затворника-мизантропа Воронова больше походил на лавку старьевщика, чем на жилище преуспевающего писателя. В изъеденном жуком-короедом шкафу хранилось несколько пар брюк без змеек и несколько пар рубашек без пуговиц: престарелый и давно вышедший из моды лавсан лип к пальцам и покалывал накопившимся в нем за годы электричеством; лен пожелтел, а индийский шелк (времен «Хинди-Руси, бхай, бхай!») расползался под руками. Два имеющихся в наличии пиджака были побиты молью. А самой приличной вещью из всего вороновского гардероба оказалась кепка, невесть как заброшенная в этот старый питерский дом ветром китайской культурной революции.
От запаха всего этого великолепия у Натальи чесалось в носу и слезились глаза. Чтобы хоть как-то избавиться от таких незабываемых галантерейных впечатлений, она отправилась в ванную и долго мыла лицо и руки детским мылом. Единственным мылом, которое не вызывало раздражения капризной вороновской кожи.
— Вы меня убиваете, Владимир Владимирович, — сказала Наталья, выйдя из ванной. — Вы же знаменитый писатель. Преуспевающий человек. И далеко не бедный. Неужели нельзя купить себе что-нибудь приличное?
— Что значит — приличное? — тотчас же взвился Воронов. — Разве я выгляжу неприлично?
— В таком прикиде можно только бутылки собирать. Или распространять газету «На дне». У вас хорошо бы получилось.
— Не ваше дело, — окрысился Воронов.
— Но вы же сами меня попросили. Это был неопровержимый аргумент, и Воронов сдался.
— Вы не подумайте, Наталья. Вещи я покупаю. Вот два года назад жилетку прикупил. Кожаная. Моя любимая…
— Покупать-то вы покупаете. И носите до тех пор, пока они не истлеют. Прямо на вас. Дайте-ка мне телефон вашего литагента.
— Но ведь сейчас три часа ночи…
— Сколько вы ему отстегиваете от ваших гонораров?
— Тридцать процентов…
— Тогда время не имеет значения. Диктуйте номер.
К удивлению Натальи, Марголис оказался дома: очевидно, все ночные клубы были опечатаны, все бары закрыты до особого распоряжения реввоенсовета, все фишки в казино унес тайфун «Энтони», а все карточные столы смыло наводнением….
— Здравствуйте, Семен Борисович, — Наталья сразу же взяла быка за рога. — Это говорит соседка Воронова. Наталья.
— Наталья? Я не знаю…
Наталья не дала ему договорить — какая разница: Наталья, Дарья или Софья, ведь Воронову безразлично любое женское имя.
— Ну, неважно. Вы должны немедленно приехать… — Она вспомнила пижонский вид Марголиса, его стильную рубаху и модные брюки. Вот кому можно поручить подбор одежды!
— Что-нибудь случилось? — не на шутку взволновался Марголис. — У него приступ? Астма? Грудная жаба?
— Да нет. Бог миловал. Пока. Приезжайте и привезите одежду для Владимира Владимировича.
— Какую одежду?
— Новую. Завтра у Владимира Владимировича важная встреча, и он должен отлично выглядеть.
— Встреча? — переполошился Марголис. — Какая встреча? И почему я не поставлен в известность? И кто вы такая? Запомните, дорогуша, всеми встречами в корпорации под торговой маркой «Владимир Воронов» ведаю я.
— Не визжите, Семен Борисович, — с неожиданной злостью в голосе сказала Наталья. — Это частная встреча. По частному поводу. И она очень для него важна. Так что попрошу вас прибыть с соответствующей одеждой. Рубашка, галстук, костюм и туфли. И приличное пальто. И, пожалуй, кашне…
Наталья задумалась: для шестнадцатилетней девочки это чересчур официально. Разговора не получится, она не будет знать, куда деть руки, страшно переживать по поводу прыщика на лбу и теребить салфетку влажными ладонями.
— И вот что еще, Семен Борисович. Вариант одежды номер два. Какие-нибудь демократичные штаны или джинсы на ваше усмотрение. Рубаху — тоже можно джинсовую. И пуловер.
— А свитер не подойдет? — осадил зарвавшуюся «соседку» Марголис. — Или водолазное снаряжение? Или тиара папы римского?
— Можно и свитер, — отрезала Наталья. — Только никакого турецкого ширпотреба. Возьмите приличный, исландский.
— И где же я его возьму в три часа ночи? — задал вполне разумный вопрос Марголис. — И все остальное тоже?
— Ну, поищите, Семен Борисович. Проявите смекалку. Есть же у нас круглосуточные дорогие магазины. Есть «Дьюти фри» в конце концов… Вы уже умница, — подсластила пилюлю Наталья.
— Ну, хорошо, — сдался наконец Марголис. — Попробую что-нибудь сделать. А что, это не может потерпеть до утра?
— Судя по всему — нет.
Наталья положила трубку и повернулась к Воронову, взиравшему на нее с немым изумлением.
— Теперь вы… — начала было она, но Воронов не дал ей договорить.
— Я думал, что вы фурия, Наталья, — медленно произнес он. — Но я ошибся. Вы не фурия. Вы — гарпия.
— Приберегите комплименты для племянницы следователя. Они вам еще пригодятся. — Наталья почувствовала вдруг острый приступ отчаянно-веселого вдохновения. — Теперь займемся вами. Для начала пострижем. С такими волосами вы распугаете весь лук в салате. Кто вас стрижет?
Воронов взъерошил лохматый затылок и с недоумением в голосе произнес:
— Сам. Кромсаю ножницами лишнее, чтобы не мешало…
— Это видно. Давайте ваши ножницы и простыню. Будем делать из вас человека… Уважаемого писателя, способного понравиться нашей Лолите…
В своей жизни Наталья стригла только одного клиента. Зато клиент был благодатным и безответным — карликовая пуделиха Нинон Альмочка, которая приказала долго жить два года назад. Альмочка умерла от разросшейся в пасти раковой опухоли. Но безутешная Нинон еще долго грешила на то, что причиной смерти являлись частые и непрофессиональные стрижки Натальи, не сумевшей освоить даже элементарный тримминг.