— Заходи, Леша, — приветливо, даже слишком, сказал Лис. — Посмотри, ты знаешь этого человека?
Халилов должен был обойти стул с Гариком, внимательно осмотреть бригадира с головы до ног, задуматься, почесать в затылке или поковыряться в носу и раздумчиво сказать: «Дык, это он на том пароходе был, на „Горьком“. А с ним еще один, в черной одеже…» И посмотрев на предъявленный Лисом снимок, добавить: «Точно, вот с этим самым!» На репетиции все прошло гладко, а сейчас, перед тем как получить обещанные пять тысяч рублей, Халилов должен был сыграть не хуже любого профессионального артиста.
Но вся жизнь состоит из непредвиденных случайностей, причем проявляются они в самое неподходящее время. Начальник уголовного розыска Коренев знал это лучше многих. Сейчас ему пришлось еще раз убедиться в справедливости этой закономерности.
Халилов обошел стул, посмотрел на Гарика, и тут же лицо его исказилось, в бессмысленных глазах метнулся ужас.
— Не знаю я его! — истерично заорал бомж. — Никогда не видел! И вообще никого не видел! Лучше сажайте, я отсижу! Не знаю никого-о!
С Халиловым началась истерика, и Волошин с трудом вывел его из кабинета.
Бригадир речпортовских сидел неподвижно, как каменное изваяние бульдога.
— Что, начальник, не вышло? — с усмешкой спросил он. — Теперь твои мусорские прокладки не работают. Время другое, люди другие. И мусарня изменилась, и «деловые» уже не те, что раньше. На пенсию тебе пора, мусор! Давай, отмечай повестку, и я пошел!
Лис вздохнул, стараясь, чтобы это выглядело естественно. Про то, что времена изменились и он устарел, ему говорили начальники, так считали и молодые подчиненные, а теперь он услышал это от криминального авторитета. Наверное, они правы. Есть поговорка: «Если третий человек говорит, что ты пьян, заканчивай спорить и ложись отсыпаться…»
— На пенсию так на пенсию, — сдерживаясь, сказал он. — Только к этому разговору мы с тобой еще вернемся!
— Да хоть каждый день, — кивнул Гарик. — Только попусту меня больше не гоняй. Веди свидетелей, проводи опознание, ордер на стол! Иначе скажу своему адвокату — пусть на тебя жалобу пишет. Вы же все аттестацию ждете? Как раз и получишь сюрприз…
Лис откинулся на спинку кресла и внимательно разглядывал бригадира речпортовских. Его подозрения переросли в уверенность: это Гарик заказал Валета Ежу, а после прикончил исполнителя и спрятал концы в воду. Он хорошо обставился, потому и держится так уверенно. Но больше в Тиходонске нет человека, которому была бы выгодна эта комбинация. Хотя доказательств, очевидно, собрать не удастся. Что ж, есть и другие методы…
— Чего ты тут раскомандовался, Гаркушин? — сказал он спокойно. — Ордер тебе на стол, свидетелей подавай… Ты что, прокурором заделался? Или начальником ГУВД? Ты бандит, а я офицер, вот и веди себя соответственно. Никаких новых времен для меня нет — заруби это себе на носу! Еж — высокопрофессиональный киллер, и в Тиходонск приехал не просто так! И не по простому совпадению как раз в это время Валета убили!
Он навалился грудью на стол, поймал затравленный взгляд бригадира.
— Как считаешь, Гаркушин? Не случайно? Интересно, что братва на этот расклад скажет?
Да, глаза выдают глубоко скрытые чувства. И Лис понял, что он не ошибся. Только догадки к делу не пришьешь, а выражение взгляда доказательством не является. Но Гарик понял, что он понял. И зло окрысился:
— Хватит, мусор, порожняки гнать! Давай пропуск на выход!
— Порвут тебя, Гаркушин, на куски порвут!
Лис взял повестку, подписал, швырнул… Листок бумаги не долетел и спланировал Гарику под ноги.
— Все, Гаркушин, топай отсюда. Подумай над тем, что я сказал.
Гарик побелел — то ли от страха, то ли от бешенства. Выдержка, похоже, изменила ему. Сжатые в кулаки руки дернулись, по лицу пробежала судорога.
— Ну, что уставился, как хер на бритву? — Лис с усмешкой наблюдал за ним. — Или думаешь, что можно меня грохнуть и все будет хорошо? Не выйдет, я же всегда страхуюсь. Иди, думай!
Гарик нагнулся, поднял повестку и волчьей походкой вышел из кабинета.
* * *
Степашка и Мокей ждали на улице, в стороне от здания УВД. Самоха на «линкольне» укатил в гараж менять какое-то реле, сказал, что вернется раньше, чем шеф выйдет. Так что охладиться было негде, стояли на жаре. Не в ментовку же идти! Тем более, что могучий сержант в бронежилете и с автоматом у входа их бы туда не пустил.
У Степашки нос сразу покраснел, и щеки, и лоб — короче, вся рожа покраснела и потом покрылась. А у Мокея ничего не покраснело. Мокей объяснил, что у него нордический тип организма, капилляры спрятаны глубоко. А у Степашки, значит, тип другой, не нордический. Какой-нибудь восточный. Может, даже африканский. Степашка с таким объяснением не согласился. Он сказал, что весь пот у него от шрамов, которые остались после того выстрела из «травматики», ну тогда, на 31-й линии. Это заслуженные шрамы, нехер гнать. А Мокей просто разжирел, у него всюду сало, даже на морде. Поэтому он не потеет. Обезьяны тоже не потеют — у них что, тоже организм нордический? Мокей на это сказал, что у него тоже шрамы есть, ему тогда на 31-й линии ножиком бок покромсали, это тебе не «травматика» какая-нибудь, он чуть не сдох… В поисках истины они едва не подрались, но потом Степашка достал из кармана фляжку с виски, и через какое-то время оба пришли в хорошее расположение духа. А тут и Самоха отзвонился: сообщил, что мчит обратно. Пацаны обрадовались: одной проблемой меньше.
Но Самоха не успел. Гарик вылетел из тяжелых дверей так, будто ему дали пинка под зад. Бульдожья челюсть выставлена вперед, глаза зло прищурены, желваки вздулись…
— Где машина?! — рявкнул он и протянул руку. — Давай ствол!
— Здесь?! — удивился Мокей. — Стремно…
— Давай! — бригадир распахнул пиджак, и Мокей, озираясь, сунул пистолет ему во внутренний карман.
— Машина где?! — повторил Гарик.
— Щ-щас будет! — кивнул Степашка. И пояснил: — Самоха в гараж ездил, чиниться. Мухой летит обратно!
Гарик наклонился, раздул ноздри.
— Вы тут бухали, что ли?!
— Так по грамульке… — начал объяснять Степашка, но не успел закончить.
Клац! Кулак бригадира врезался ему в скулу и опрокинул на грязный асфальт.
Бум! Второй удар пришелся Мокею в грудь, и тот, отлетев, тоже упал на землю.
— Совсем охренели, блить! Я в уголовке парюсь, от постановок ментовских отбиваюсь, а они бухают! Охранники, блить! Машины нет! Стоят бухие, лыка не вяжут! На хера вы мне такие сдались! Все, хватит, уволены! И Самохе передайте, что он тоже может идти в жопу! Все уволены нах!
Пока Степашка с Мокеем поднимались, отряхивались, охали, Гарик вышел на проезжую часть, требовательно вскинул руку и прыгнул в потрепанное такси.
— Гони прямо!