Я сел напротив него, поставив локти на стол. Райнголд не отрывал глаз от своего стакана.
— Приходится прибегать к отвратительным ухищрениям и рекламным трюкам, — продолжил Райнголд. — Мне просто противны уловки, к которым прибегают второразрядные художники для рекламы своих работ.
— Я тебя за это не виню, — отозвался я.
— И вот теперь я оказался в центре скандала, — побагровев, произнес Райнголд и выкатил на меня глаза, которые за толстыми стеклами очков казались огромными. — Могу поклясться, что там собрались представители всех музеев мира. Я еще не видел такого аншлага ни в Берлине, ни в Нью-Йорке.
Я почувствовал, как у меня мурашки поползли по коже.
Райнголд схватил со стола бокал с вином, будто собрался швырнуть его в меня.
— Ну и чего хорошего здесь можно ожидать?! — требовательно спросил Райнголд, сверкая на меня глазами, похожими на две золотые рыбки за аквариумным стеклом. — Я хочу сказать, ты понимаешь, как это опасно?
— Ты с самого начала непрерывно меня предупреждал, — ответил я. — Меня окружают люди, которые непрерывно меня обо всем предупреждают. Белинда имела привычку предупреждать меня по три раза в неделю.
Какого хрена он тянет?! Что происходит? Они что, оплевали мои холсты? Подняли меня на смех? Сказали ожидающим их репортерам, что мои картины — халтура?
Я глотнул виски, и мне стало легче. Неожиданно меня пронзила тоска, глубокая печаль. На долю секунды перед моим мысленным взором возникла картина из прошлого. Мы с Белиндой вдвоем в мастерской, из радиоприемника льется музыка Вивальди, я рисую, Белинда лежит, растянувшись, на полу и читает «Вог» на французском. Но в один прекрасный день боль уйдет.
— В один прекрасный день… — Я сидел в своей комнате уже пять дней. Не такой уж и долгий срок. Да, совсем не долгий срок, но мне он показался вечностью. Но где она? Где Белинда?
Громкий грубый голос неожиданно нарушил тихое бормотание автоответчика:
«Джереми, это Блэр Саквелл. Я в Сан-Франциско. Остановился в „Стэнфорд-корте“. Хочу с вами встретиться. Приезжайте ко мне прямо сейчас».
Я взял карандаш и записал название отеля. Райнголд, казалось, ничего не замечал и ничего не слышал. Он упорно продолжал сверлить глазами стакан.
Я посмотрел на бледный экран телевизора в углу. Интересно, в одиннадцатичасовых новостях скажут, что эксперты объявили мои работы халтурой? Я посмотрел на Райнголда. Он сидел, оттопырив нижнюю губу, и близоруко щурился на свой бокал.
— Им понравилось, — произнес он.
— Кому? — вздрогнул от неожиданности я.
— Всем им, — ответил он и посмотрел на меня. Лицо его опять стало потихоньку краснеть, толстые щеки тряслись. — Атмосфера на выставке наэлектризовалась до предела. Люди из Центра Помпиду — те, что купили твою последнюю работу! Люди из Уитни, которые раньше даже не посмотрели бы в сторону твоих картин! Граф Солоски из Вены, как-то сказавший мне, что ты иллюстратор, но не художник, а он слышать не желает об иллюстраторах! И тут он смотрит мне прямо в глаза и заявляет: «Я хочу „Святое причастие“, а еще все картины с карусельной лошадкой», вот так и сказал. Граф Солоски — самый известный европейский коллекционер!
Райнголд был в экстазе. Он даже чуть было не разбил кулаком свой бокал.
— Так ты поэтому в плохом настроении? — поинтересовался я.
— Я не говорил, что я в плохом настроении, — ответил он, расправил лацканы пальто и, выпрямившись, посмотрел на меня с хитрым прищуром: — Так вот, несмотря на все твои попытки поставить под сомнение мою порядочность и подмочить мою репутацию, я могу смело сказать, что выставка будет иметь триумфальный успех. А теперь, с твоего позволения, я хотел бы вернуться в отель!
Когда я добрался до «Стэнфорд-корта», то сразу увидел Блэра Саквелла, который стоял в холле в окружении толпы репортеров. Они что-то лихорадочно строчили в своих блокнотах. Старомодные фотовспышки, казалось, вот-вот взорвутся.
Я даже ослеп на секунду. Потом заметил Джи-Джи, сидевшего рядом с Блэром. Джи-Джи в белой водолазке и коричневом бархатном блейзере выглядел ослепительно, но даже при росте шесть футов четыре дюйма до Блэра ему было далеко. Блэра невозможно было затмить. Белинда ничуть не преувеличивала, описывая Саквелла. Низенький — не больше пяти футов двух дюймов, — с жестким загорелым лицом, на котором выделялся большой нос и острые глазки за стеклами очков в роговой оправе, и седой шевелюрой, оставленной только на макушке. Он был одет в прекрасно сшитый костюм сплошь в серебряных блестках. Галстук тоже весь в блестках. А плащ, небрежно наброшенный на плечи, был подбит белой норкой. Блэр, совсем как Джордж Бёрнс, [27] попыхивал сигарой, прихлебывал виски со льдом и охотно вещал громким, рокочущим голосом, что он не может подтвердить связь Белинды с Марти, конечно, не может, ведь он же не любопытный, которому на днях прищемили нос в дверях, но их точно не мешало бы спросить, с чего это Бонни стреляла в своего мужа и почему после исчезновения Белинды никто не оповестил полицию Лос-Анджелеса.
Я был потрясен. Ну вот, началось! Но Господь свидетель, я не хотел всей этой грязи!
— Джереми! — воскликнула возникшая словно из-под земли Синтия Лоуренс из «Кроникл». — Белинда говорила тебе, будто между ней и Морески что-то было?
— Сто кусков, — ревел Блэр, — за вашу свадебную фотографию. Жених и невеста в продукции «Миднайт минк»!
Репортеры дружно захихикали. Смеялись как знакомые, так и незнакомые мне журналисты.
— Непременно, если, конечно, Белинда согласится, — улыбнулся я. — Свадьба в манто от «Миднайт минк». Чем плохо? Но тогда почему не двести кусков? Нас же будет двое!
— Когда два человека вступают в брак, — нацелив в мою сторону сигару, расхохотался Блэр, — они становятся одним целым.
Репортеры, с трудом сдерживая смех, продолжали засыпать нас вопросами.
— Так, значит, вы собираетесь жениться на Белинде?
— Скажите, а Бонни до сих пор сидит на транквилизаторах? — поинтересовалась Синтия.
— А мы почем знаем! — огрызнулся Джи-Джи.
Я заметил, что вопрос ему так же неприятен, как и мне. Похоже, Джи-Джи даже рассердился.
— Брось заливать! — вскочив с места и накинув на плечи плащ, воскликнул Блэр. — Не поленитесь спуститься в «Поло-лаундж» и послушайте, что говорят люди. Без транквилизаторов Бонни и двух слов связать не сможет.
— Вы женитесь на Белинде?
— Но это всего лишь грязные сплетни, — заметил Джи-Джи.
— Да, я хочу жениться на Белинде, — ответил я. — Мне давным-давно следовало так поступить.
Из-за фотовспышек я уже практически ничего не видел. Вопросы продолжали сыпаться градом, но отвечать не было сил.