Я приобрел также зубную щетку, одноразовую бритву, крем для бритья, а потом подошел к стойке портье и заказал самый дешевый номер из имеющихся в наличии. Багаж? «У меня в доме идут отделочные работы, и от запахов нечем дышать». Вот, пожалуйста, все кредитные карты, какие только есть в западном мире. Мне не нужен багаж!
Одна просьба: завтрак в номер прямо сейчас и кофейник с кофе, пожалуйста.
Я растянулся на кровати и открыл дурацкую биографию секс-звезды. Как я и предполагал, масса фактов, цитат и ни намека на авторство. Взять бы да и поджечь все издательства, которые печатают подобный хлам. Но на данный момент книжка помогла мне полностью удовлетворить свое любопытство.
Бонни Бланшар родилась в Далласе, штат Техас, в октябре 1942 года в семье успешного пластического хирурга и выросла в доме в Хайленд-Парке. Мать она потеряла в возрасте шести лет. После скоропостижной кончины отца жила со своим братом Дэрилом на ранчо неподалеку от Дентона. Проходила специализацию по философии в Университете Северного Техаса.
«Все считали, что Бонни — просто тупая хорошенькая техасская кукла, — рассказывает Дэрил Бланшар, юрист и финансовый советник Бонни. — И глубоко заблуждались. Моя сестра с отличием окончила среднюю школу в Хайленд-Парке и вообще всегда сидела, уткнувшись носом в книгу. И без своих знаменитых очков практически ничего не видела».
На самом деле жизнь Бонни круто изменил именно музыкальный факультет университета.
«Представьте себе унылый университетский городок, — вспоминает подруга детства Мона Фриман. — Ведь даже за банкой пива приходилось ехать за тридцать миль на север или на юг; и все же здесь попадались длинноволосые джазовые музыканты из Нью-Йорка, которые приезжали поиграть с лабораторным оркестром, как они его называли, и, естественно, привозили с собой поэзию битников и травку».
«Все случилось, когда лабораторный оркестр победил на Джазовом фестивале в Ньюпорте, — рассказывает Дэрил, брат Бонни. — Техасский университет оказался на пике популярности. Сам Стэн Кентон [15] приезжал туда набирать музыкантов. Город гордился своими ребятами. А Бонни, которая до той поры не слушала джаза, вдруг стала носить черные чулки, читать Кьеркегора и приглашать домой типичных персонажей его романов, а еще всех тех музыкантов. Бонни стала принимать участие в джемсейшене, как они это называли, а потом они всей гурьбой уехали во Францию».
«Мы сидели в „Дэ маго“, когда все произошло, — говорит саксофонист Пол Рейзнер. — Мимо проходила группа французов, которые тащили на себе все свое оборудование. И вышло так, что среди них оказался тот парень, Андре Фламбо. Ему хватило одного взгляда на Бонни, чтобы встать на колено и сказать с этим жутким французским акцентом: „Бриджит! Мэрилин! Афродита! Я хочу, чтобы ты снялась в моем фильме“».
«Сладкая тьма» вынесла Бонни на гребень парижской Новой волны вместе с Джин Сиберг и позднее Джейн Фондой.
«За билетами на два ее первых фильма очередь растянулась вокруг всей главной площади Дентона, — вспоминает Мона Фриман. — Что вполне естественно для родного города Бонни. Но только узнав о рекламном щите на Таймс-сквер, мы наконец поняли, что она действительно это сделала. А потом в журнале „Вог“ появилась та потрясающая реклама для „Миднайт минк“».
«Бонни действительно запустила рекламную кампанию для „Миднайт минк“, — говорит Блэр Саквелл, президент „Миднайт минк“. — И та первая фотография прославила Эрика Арлингтона как фотографа, что бы там ни утверждал сам Эрик. Мы лихорадочно пытались решить, какое манто выбрать, стоит ли показывать туфли, что делать с ее волосами и все такое, а потом она вдруг снимает одежду, надевает на голое тело длинное манто нараспашку, поворачивается так, чтобы ничего не было видно, хотя совершенно ясно, что под манто на ней ничего нет, и спрашивает: „А что плохого в босых ногах?“»
«И конечно, все тут же начали перепечатывать рекламную фотографию, — продолжает Мона Фриман. — Представляете, как непривычно: босая Бонни, закутанная в белый мех. „Миднайт минк“ стала тогда жутко популярной».
Десять фильмов за пять лет принесли Бонни известность в Соединенных Штатах и в Европе. Она стала любимицей «Нью-Йорк таймс», «Вэрайети», «Тайм», «Ньюс-уик». Наконец после итальянской «Мастер Долороса» и кассового успеха в Америке Голливуд заплатил ей достаточно, чтобы она могла принять участие в двух высокобюджетных фильмах-катастрофах со звездным составом у себя дома.
«Больше никогда», — заявила Бонни, которая вернулась во Францию, чтобы сняться у Фламбо в «О любви и печали» — своем последнем хорошем фильме, выпущенном в этой стране.
В 1976 году Бонни со своей шестилетней дочерью Белиндой переехала в Испанию и обосновалась в роскошных апартаментах «Палас-отеля», покидая их лишь затем, чтобы сыграть в европейских фильмах своего тогдашнего любовника режиссера Леонардо Галло.
«Почему женщине обязательно выходить замуж, чтобы родить ребенка?! Я смогу воспитать Белинду и научу ее быть такой же независимой, как я сама».
Фильмы Галло, хотя и не шли в Соединенных Штагах, в Европе делали хорошие сборы.
В 1980 году в Лондоне во время съемок телефильма с американской звездой Алексом Клементайном Бонни пришлось срочно госпитализировать.
«То вовсе не было попыткой самоубийства. Не знаю, откуда просочились подобные слухи. Для того чтобы верить в жизнь, вовсе не обязательно верить в Бога».
После этого она снялась еще в десятке зарубежных фильмов. Она работала в Англии, Испании, Италии, Германии, даже в Швеции. Фильмы ужаса, вестерны, приключенческие, кровавая мистика. У нее был весьма широкий диапазон ролей: от хозяйки заведения, занимающейся нелегальной торговлей оружием, до вампира.
«Не важно, что вы думаете о самих фильмах, — пишет Лиз Харпер, пресс-атташе „Юнайтед театрикалз“, — Бонни бесподобна в любом из них. И не стоит забывать о том, что даже в самые неудачные годы она получала от двухсот до пятисот тысяч долларов за фильм».
«Как-то раз мы приехали к ней в Вену, где проходили съемки, — рассказывает Триш, старинная подруга и наперсница Бонни. — Мы не поняли ни сюжета фильма, ни того, была ли героиня Бонни плохой или хорошей. Но Бонни честно отрабатывала свои деньги и в точности исполняла все, что говорил ей режиссер».
После еще двух непонятных случаев госпитализации, в Вене и Риме, Бонни сочла за благо удалиться на свой райский остров Сент-Эспри, который она в свое время приобрела по случаю у одного греческого судового магната.
«За последние два года папарацци сделали больше моих снимков на Сент-Эспри, чем за всю мою предыдущую жизнь. Утром я встаю, выхожу на террасу, а вечером фото уже в итальянской газете».
Марселла Гютрон, бывший агент Бонни, отмечает, что та даже видеть не желает никаких сценариев.