И тогда мы с Марти, наконец оставшись вдвоем, запирались в его или моей спальне. Сидя рядышком на кровати, мы читали сценарий «Полета с шампанским», потом обсуждали его и говорили, что хорошо, а что плохо и все такое.
Марти взял на себя обязательства снять как минимум тринадцать часовых серий, и он твердо намеривался успеть как можно больше до премьеры, намеченной на сентябрь. Иногда он даже собственноручно полностью переписывал сценарий.
К июлю я уже вовсю ему помогала. Я читала вслух материалы во время ланча или пока он брился, а иногда писала текст заново. Я давала ему советы относительно особенностей характера кинозвезды, которую должна была играть мама. Я даже написала целую сцену для третьей серии. Не знаю, видел ли ты ее, но получилось неплохо.
Под конец Марти уже просто говорил мне: «Послушай, Белинда, будь добра, сократи это до двух страниц». И я сокращала, а ему только и оставалось, что вставить новый вариант.
Мне ужасно нравилась такая жизнь. Мне нравилось работать, учиться новым вещам, смотреть, как на моих глазах рождается шоу. У Марти было четкое представление о том, как надо делать, но ему не хватало словарного запаса для выражения своих идей. Тогда я садилась просматривать журналы, показывая ему то одно, то другое, пока он не говорил: «Вот-вот. Именно то, что надо». А когда он наконец нашел хорошего художника-постановщика, дело пошло.
Иногда мы уезжали из дому сразу после обеда. Мы вместе отправлялись на студию и работали до двух или до трех. И никто, похоже, не обращал внимания на то, что между нами происходит, и эти отношения настолько меня затянули, что о себе я практически не думала.
Понимаешь, ведь после Каннского фестиваля прошло только несколько месяцев, и дел у нас было по горло.
Затем в один прекрасный день, вернувшись домой, я увидела Блэра Саквелла, вырядившегося в серебристый спортивный костюм и серебристые теннисные туфли, что, по правде говоря, было вполне в его стиле, хотя и делало его похожим на обезьянку на плече шарманщика. Увидев меня, Блэр вскочил с дивана и спросил, почему я всем отказываю после своего триумфального дебюта в Каннах.
Триш с Джилл явно смутились. Но в последнее время Триш с Джилл постоянно смущались.
Блэр сказал, что один продюсер даже звонил Джи-Джи в Нью-Йорк, поскольку уже отчаялся со мной связаться. И неужели мне не хочется стать второй Гретой Гарбо?! И это-то в пятнадцать лет!
Я ответила Блэру, что никто мне ничего не предлагал, по крайней мере о подобных предложениях мне ничего не известно, но Блэр только усмехнулся. Он передал мне привет от папы и сообщил, что у Олли Буна премьера мюзикла в Нью-Йорке, а иначе папа тоже сейчас был бы здесь.
Хотя больше всего Блэра, естественно, волновало, удастся ли ему уговорить маму снова сняться для рекламы «Миднайт минк». Может быть, я буду так добра и поговорю с ней? Ведь никого и никогда не приглашают во второй раз сняться для «Миднайт минк». Только мою маму — единственную и неповторимую.
Я вышла в другую комнату и вызвала Марти на разговор. Интересно, он в курсе, что меня приглашают сняться в кино? Он, естественно, сказал «нет», конечно, он ничего не знал, но я-то прекрасно знала — разве нет? — что дядя Дэрил высказался решительно против моего участия в «Полете с шампанским». И я ведь знала об этом. Разве нет? Он полагал, что да. Неужели, мне настолько плохо? Что происходит? Я должна была сказать ему прямо сейчас.
— Успокойся, Марти, — сказала я. — Я ведь только спросила.
Потом я позвонила дяде Дэрилу, который уже успел вернуться в Даллас и находился сейчас в своем офисе, и он сказал мне, что велел агенту моей мамы Салли Трейси держать подальше от меня всех продюсеров. Он дал Салли четкие указания не тревожить Бонни звонками по поводу моего участия в съемках. Бонни нельзя волновать по пустякам. И вообще лучше бы все поскорее забыли об этом деле с «Концом игры».
И тогда я позвонила Салли Трейси.
— Белинда, солнышко!
— Вы ведь не мой агент. Разве не так? — спросила я ее. — Вы что, действительно заворачиваете назад предложения для меня?
— Понимаешь, дорогая, Бонни не хочет, чтобы тебе докучали все эти люди. Дорогая, а ты знаешь, какого рода предложения тебе поступают? Солнышко, а ты хоть когда-нибудь видела фильмы, где эксплуатируется детская тема?
— Если еще будут звонки для меня, то я хотела бы знать. А еще я хотела бы знать, есть ли у меня агент. Я хотела бы, чтобы мне сообщали подобные вещи.
— Конечно, как тебе будет угодно, солнышко. Я, конечно, отдам распоряжение своему секретарю ставить тебя обо всем в известность.
Я положила трубку, и в душе у меня появилось странное чувство: какой-то внутренний холод. Однако я не знала, что делать. Откровенно говоря, мне нравилось работать с Марти. И я была счастлива. Мне хотелось быть только рядом с ним и больше нигде. Но они должны были сказать, что собираются делать. Я вовсе не хотела сердиться на них и тем не менее жутко разозлилась.
Тем же вечером у меня состоялся разговор с Марти.
— Ты хочешь, чтобы я снялась в твоем сериале? Хотя бы в эпизодах? — спросила я.
— Да, поначалу действительно хотел. Но, Белинда, внимательно выслушай меня! И наберись терпения. Сейчас я работаю над образом твоей мамы. И зачем понапрасну тратить силы, держа тебя на заднем плане? Самое умное — дождаться подходящего момента, посмотреть, как примут сериал, а потом ввести тебя в эпизод, — произнес Марти (а я буквально видела, как крутятся колесики у него в голове) и продолжил: — У меня уже есть парочка неплохих идей. Но речь идет, скажем, о ноябре, и, думаю, я знаю, что хочу сделать.
Его слова привели меня в некоторое замешательство, поскольку на самом деле я была абсолютно счастлива. Мне нравилось работать с Марти, и, кроме того, я не знала, каково это — быть занятой в сериале. То есть мне хотелось сниматься только в художественных фильмах. И я снова почувствовала странный холод в душе.
На следующий день по дороге на студию я спросила маму, не возражает ли она против моего участия в съемках сериала. Мне хотелось бы сыграть в эпизоде. Мы ехали в лимузине «Юнайтед театрикалз», и Марти, как всегда, сидел рядом с мамой и обнимал ее за плечи, я же расположилась напротив, на откидном сиденье возле телевизора, который никто никогда не включал.
— Конечно нет, солнышко, — сонным голосом ответила мама, смотревшая в окно на жалкие облезлые дома пригорода Лос-Анджелеса, словно это не было самым безрадостным зрелищем на свете. Потом, словно очнувшись, она сказала: — Марти, разреши Белинде участвовать в съемках. Договорились? Впрочем, Белинда, — эти слова уже были обращены ко мне, — теперь ты можешь пойти учиться в школу. Ты ведь всегда хотела. Там ты познакомишься с мальчиками своего возраста. Голливудская средняя школа вполне подойдет. Разве все дети не мечтают о том, чтобы учиться в школе?
— Не уверена, мама. Мне кажется, что школа уже не для меня. И я еще не знаю, что буду делать в сентябре. Может быть, буду сниматься в кино. Мама, ты меня понимаешь?