Издав бестактный хрюкающий смешок, Мэтью опять выпустил облако дыма.
— Но как долго продлится это твое счастье? Год? Два?
— Всю жизнь.
А вот и черта с два, это уж вряд ли! Впрочем, кем был Уоллингфорд, чтобы отравлять радость друга, да еще и за день до свадьбы? Лучше уж позволить Реберну питать иллюзии о любви, которая будет продолжаться всю жизнь. Уж Мэтью–то знал, что ничто не может длиться всю жизнь, и менее всего — любовь к женщине.
— Моя невеста убьет меня за то, что я тебе сказал, но, боюсь, я уже не в силах держать это в себе. — Реберн отвернулся от окна, его рот исказила самодовольная, типично мужская усмешка. — Анаис ждет ребенка.
— Ах ты, старый развратник! — засмеялся Мэтью и, поздравляя друга, сердечно хлопнул того по плечу. — Подумать только, и ты не дотерпел до брачного ложа! Я потрясен.
— Ну, я ведь не святой, — хитро подмигнул Реберн. — Я укладывал ее в постель при любой удобной возможности.
— Советую делать это как можно реже. В конце концов, жизнь. Вокруг такое множество плотских удовольствий! А что останется тебе, с единственной–то женщиной?
— Немало. Например, я смогу заняться любовью с женой, когда ее фигура изменится из–за беременности, когда она станет большой — не могу дождаться, чтобы попробовать это!
— Она будет жирной и неуклюжей! — нахмурился Мэтью. — Мне кажется, это не лучший способ разнообразить свой интим.
Реберн смерил друга изучающим взглядом:
— Ты на самом деле так считаешь? Разве ты не ощущаешь истинный смысл обладания любимой, когда думаешь о женщине, которая произведет на свет твоих сыновей и дочерей? Только представь женщину, носящую в себе твоего малыша! Разве какая–то другая мысль может сделать тебя более мужественным, более зрелым?
— На прошлой неделе, в борделе Рекамье, я развлекался с тремя проститутками одновременно. Уверяю тебя, вот тогда я ощущал себя чертовски мужественным и зрелым!
— Ты можешь хоть раз в жизни поговорить серьезно! — упрекнул Реберн.
— Я более чем серьезен. Поначалу им было непривычно, а потом ничего, приспособились!
Улыбка испарилась с лица Реберна.
— Подумай о том, что я говорю, Уоллингфорд: женщина, которую ты любишь, носит под сердцем твоего ребенка! И ты наблюдаешь, как частичка тебя растет внутри ее тела, чувствуешь, как малыш шевелится. Ты ощущаешь всю глубину своих чувств. И это правильно — так, как должно быть.
Затушив сигару, Мэтью отвел взгляд, чтобы не видеть истинную страсть и силу чувств, горевшие в глазах друга. Уоллингфорд не хотел думать о подобных вещах, потому что прекрасно понимал: та удивительная искренняя любовь, которую Реберн питал к Анаис, ему самому недоступна. И кого граф мог бы оплодотворить — случайно, удовлетворяя свои низменные желания? Только партнершу на одну ночь или женщину, которая имела бы несчастье стать его женой — а заодно и племенной кобылой для герцогской династии.
Отношения Реберна с Анаис были самой редкой любовью, которую Мэтью когда–либо видел. Их чувства прошли через детство и юность, период взросления и многочисленные измены — их любовь выжила и расцвела. Уоллингфорд никогда больше не встречал такую связь, он точно знал, что подобных отношений у него никогда не будет.
А хотел ли Мэтью такой любви? Он всегда думал, что нет. Жены казались ему надоедливыми, дети — чересчур шумными и неряшливыми. Брак и дурно воспитанные дети грубо вторгались в дом мужчины — во всю его жизнь, нарушая давно сложившийся порядок. Нет, Мэтью не хотел обзаводиться докучливой супругой и сопливыми детьми, но наедине с собой он не мог отрицать, что думал о женщине, носящей его ребенка.
Он мечтал об этом лишь один раз. Как–то ночью, в редкие моменты откровенности с самим собой, Мэтью мечтал о женщине, одетой в платье тусклого серого цвета. Лицо героини грез было покрыто темной вуалью, а тонкая рука в перчатке поглаживала ее выросший живот. А еще Мэтью видел свою большую руку, лежащую на ее маленькой кисти. Той ночью, лежа в одиночестве в кровати, он мечтал о жене. Мечтал о ребенке.
Тряхнув головой, Уоллингфорд попытался отогнать неуместные мысли. Его взгляд скользнул по черному экипажу, неуклюже катившемуся по дороге к особняку. Опершись рукой об оконную раму, граф напустил на себя привычный скучающий, легкомысленный вид, скрываясь больше от себя, чем от окружающего мира.
— С этими беременными женами одна проблема, Реберн, — с подчеркнутой медлительностью произнес Мэтью. — А заключается она в том, что супруги, подарив мужьям наследников, обычно теряют всю свою красоту. Да что там говорить, они, как правило, продолжают казаться беременными и тогда, когда в утробе уже никого нет.
— Ты ошибаешься, — мягко возразил друг. — Думаю, после родов они кажутся мужьям еще более привлекательными.
— Тебе лучше знать, — безразлично пожал плечами Мэтью.
— А это кто? — спросил Уоллингфорд, показывая на позолоченный герб на двери кареты. Экипаж уже останавливался перед имением, и лакей в напудренном парике, одетый в шелковые бриджи и белые чулки, приветливо распахивал двери.
— Это леди Блэквуд, — с улыбкой ответил Реберн. — Оригинальна, как в молодости, и довольно влиятельна в старости. С ней приходится считаться.
— Так это леди, которая вообразила себя главным борцом за избирательные права для женщин? — развеселился Мэтью. — Она проглотит язык от возмущения, когда узнает, что я — среди приглашенных!
— Она уже знает. Анаис ей сказала. Вспомни, эта леди Блэквуд — ее тетя. Так что будь с ней повежливее.
— Собственно говоря, я даже вспомнил эту старую деву, ее холодную компаньонку. Как ее зовут?
— Мисс Рэнкин.
— Ах да, эта бедняжка мисс Рэнкин, — задумчиво протянул Мэтью. Последний раз он видел ее прошлой зимой в Бьюдли, в церкви. Тогда компаньонка привлекла внимание графа цветом волос — причудливой красной шевелюрой, выбивавшейся из–под ее шляпы.
Уоллингфорд видел этот редкий ярко–рыжий оттенок прежде. У той острой на язык женщины, что растоптала поданную им купюру, были волосы того же цвета. Граф заскрежетал зубами. Его все еще приводило в ярость то, что Джейн сбежала. Разумеется, гнев Мэтью распространялся и на ее посланницу, которая оказалась настолько смелой, что напрямую отказалась выдать хоть какую–нибудь информацию о Джейн.
— Анаис сообщила тебе, что мисс Рэнкин будет подружкой невесты?
Мэтью поперхнулся от неожиданности:
— Ты что, издеваешься?
— Она — одна из лучших подруг Анаис, — с усмешкой объяснил Реберн. — Я бы не стал шутить над такими вещами.
— О боже, Анаис могла бы выбрать симпатичную подружку — хотя бы ради меня! — проворчал Уоллингфорд, без энтузиазма глядя на мисс Рэнкин, деловито вышагивающую рядом с леди Блэквуд.
— И что я знаю об этой женщине? — риторически вопросил Мэтью. — Сможет ли она поддерживать разговор, или беседовать с ней будет так же мучительно, как выдергивать свои ресницы одна за другой?