Джейн тряхнула головой, словно пытаясь избавиться от былых мечтаний, и улыбнулась:
— Я берегу единственную ценную вещь, которая у меня есть, для мужчины, которого полюблю. И он не должен обязательно быть моим мужем, он не должен даже любить меня. Главное, что я должна любить его. Такова цена моей девственности.
— Подобно большинству женщин, вы путаете любовь с сексом.
— Неужели?
— Да. Вам не нужно любить, чтобы заниматься сексом.
— Допустим, но партнер должен вам, по меньшей мере, нравиться.
Уоллингфорд грубо фыркнул в ответ и отошел к окну. Там он надолго застыл, вглядываясь в темное небо:
— Нет, он может вам даже не нравиться.
— Я не могу поверить, что такое возможно…
— Да знаете ли вы, скольких я вот так трахнул! Тех, кого терпеть не мог, кого я до сих пор ненавижу… — Граф запнулся, будто поймав себя на том, что говорит то, что должен держать при себе. Несколько секунд в комнате царила тишина, прежде чем он заговорил снова. — Я не буду высмеивать вас за эти мысли о любви, если вы не будете глумиться надо мной и моими взглядами по тому же самому вопросу. И одолжения, которые я хочу у вас попросить, не будут связаны с сексом — со мной ваша девственность в безопасности.
— Я не знаю, — тихо ответила она.
— Я просто поймал себя на мысли, что хочу обговорить это право и воспользоваться им позже, если мне захочется.
— Хорошо, я предоставлю вам такое право. И до тех пор, пока вы не попросите мою девственность, я согласна на любые одолжения, какие только вам ни понадобятся.
Мэтью кивнул и опустил голову, сосредоточенно изучая пол. А Джейн смотрела на графа, любуясь линией его широких, кажущихся такими твердыми плеч. Она наблюдала, как серебристый лунный свет мягко ласкает его волосы. Вслушивалась в интонацию его дыхания, которое только и нарушало установившееся молчание.
— Почему вы решили предложить все это? — спросила Джейн, не в силах справиться с собственным любопытством. — Почему выбрали меня?
Мэтью не обернулся на голос гостьи, лишь поднял голову и глубоко вздохнул. Взглянув на его пальцы, вцепившиеся в край подоконника, Джейн заметила, как их суставы побелели.
— Я уже задавал себе тот же самый вопрос.
— Какой же — почему предложили это или почему выбрали меня? — Она неловко засмеялась, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно более несерьезно. Но в глубине души Джейн было не до смеха — она боялась ответа.
— По поводу предложения, конечно, — с волнением выдохнул Мэтью, поворачиваясь к Джейн. — Я до сих пор не могу понять, что же заставило меня предложить вам подобную вещь, что вызвало у меня желание открыть свою душу вам, вызвав у вас насмешки и, возможно, даже отвращение.
— И вы никогда не задавались вопросом, почему именно я? — осторожно спросила Джейн, огибая подлокотник дивана. — Почему рыжеволосая, носящая очки старая дева могла вызвать у вас желание поделиться своими секретами?
— Я ощущал — собственно, я все еще ощущаю, — что между нами есть определенное сходство. Я почувствовал это с того самого момента, как встретил вас. Мы с вами похожи тем, что не являемся людьми, которых показываем окружающему миру.
— И я не являюсь? — спросила Джейн, делая шаг по направлению к Мэтью. — А почему вы не думаете, что я и впрямь холодна и ко всему безразлична?
— Потому что я чувствовал вашу теплоту — тогда, когда держал вас в своих объятиях. И вы не проявляли безразличие. — Он взглянул на гостью из–за плеча. — А если вы действительно были безразличны в тот момент, лучше признайтесь сразу, Джейн. Если вы ничего не чувствовали ко мне — даже естественного физического желания, — скажите прямо сейчас, и я освобожу вас от наших договоренностей.
— Почему же вы говорите об этом теперь, если предлагали такие ужасные вещи вчера вечером? Вы хотели выведать все мои тайны. И даже выразили желание заплатить за мои секреты. И как после всего этого вы так легко можете говорить, что уже не хотите узнать их?
— Я не хочу получать ваши тайны за цену, Джейн. Не хочу делиться с вами своими секретами только потому, что мы с вами заключили эту сделку. — Мэтью отвел взгляд и снова уставился в окно. — Мне бы хотелось, чтобы вы поделились со мной самым сокровенным по доброй воле. Я мечтаю о том, что было между нами прежде, — о взаимных уступках, компромиссе. Если вы не можете дать мне все это, если вы действительно ничего не чувствовали ко мне тогда, я не буду вас удерживать. А все потому, что я хочу вас, Джейн, — всю вас, а не те жалкие кусочки, которые вы можете мне дать.
Потянулись томительные секунды, отмеряемые стрелкой часов, стоявших на столике из розового дерева. Как много, оказывается, хотел Мэтью! Интересно, он хотя бы осознает, чего просит? Понимает ли, что отвечать, значит позволить ему заглянуть в свою душу, в такие ее уголки, признавать существование которых отказывалась даже сама Джейн? Неужели Мэтью не чувствует что этот ответ может навсегда сломать ее жизнь?
Часы продолжали мерно тикать на столике, отмеряя секунды. С каждым пролетающим безвозвратно мгновением тело Мэтью все больше разгоралось огнем не терпения, и он, хотя и старался казаться непроницаемым, еле сдерживал эмоции. Джейн хотела его. И он знал это.
Но молчание продолжало тянуться, и Мэтью уж начал сомневаться в истинности своих воспоминаний. А вдруг он действительно не был нужен Джейн? Вдруг эти чувства не были взаимными и то безумное вожделение, что Уоллингфорд питал, к этой серой мышке затуманило его сознание, лишило возможности увидеть, что она не разделяет его страсть?
А что, если мисс Рэнкин позволила графу все эти фамильярности только из–за его титула? Или, того хуже потому, что боялась потерять свою работу? Или глубокое отчаяние привело скромную старую деву в его объятия?..
— Милорд, — раздался голос из–за двери. — Ваш ужин готов.
На лице Джейн отразилось чувство облегчения, Уоллингфорд ощутил, как нарастает его раздражение на камердинера, пришедшего в столь неподходящий момент. Нет, эта маленькая распутница, скрывающаяся под личиной чопорной мисс Рэнкин, не сможет избежать ответа на столь важный для Мэтью вопрос! Настал момент истины. И он никогда еще не желал узнать правду больше, чем в это самое мгновение.
— Милорд…
— Входите, — бросил Уоллингфорд, поворачиваясь спиной и к камердинеру, и к Джейн. Подумать только, но проклятые руки тряслись — от гнева ли, разочарования, боли? Нет, видит бог, это была не боль!
Граф силился не поддаваться отвратительной эмоции, стремительно нахлынувшей на него. Уоллингфорд повторял себе снова и снова, пока сам не поверил, что, но правда: ему абсолютно плевать на то, что ответит Джейн. Он знает, что эта женщина страстно желала его. Мэтью знал, что так оно и было. Джейн вольна говорить все, что ей заблагорассудится, но Мэтью, черт возьми, знает, что там, в карете, она чувствовала как минимум физическую тягу к мужчине, с которым была, — к нему. Так, может, не стоит требовать, чтобы Джейн призналась в этом, если Мэтью и так все прекрасно помнит?