— Вы так полагаете? — спросил граф, наклоняя голову и напряженно всматриваясь в ее лицо.
— Мне кажется, я знаю вас лучше, чем вы думаете. Он лишь безжалостно улыбнулся в ответ:
— Моя дорогая, вы даже не начали изучать мои самые худшие стороны.
Джейн бежала, пытаясь не отставать от Мэтью, и чувствовала, как сбивается ее дыхание. Он буквально втолкнул спутницу в мастерскую и с треском захлопнул дверь. Джейн осталась с ним наедине.
— Вы потрясены, не так ли? — Уоллингфорд снова насмешливо растягивал слова, развязывая и стягивая шейный платок. — Должно быть, вы сочли меня джентльменом, но, боюсь, я редко веду себя подобающим образом. Я всего лишь беру, что хочу, и бросаю, что мне не нравится. А вообще мне действительно плевать, что обо мне думают остальные!
— Я вам не верю.
— Значит, вы ошибаетесь, Джейн.
— Какая же из ваших тайн причиняет вам самые тяжкие страдания, милорд? Что заставляет вас так презирать женщин?
Уоллингфорд зажмурил глаза, крепко сжав веки, — так, словно его поглотила волна сильнейшей боли.
— Вы хотите узнать самый болезненный мой секрет или самый постыдный, Джейн?
Уязвимость, которая явственно слышалась в словах графа, встревожила Джейн. По рукам поползли противные мурашки, но она решила, что не позволит Уоллингфорду себя запугивать.
— Несколько минут назад вы сказали, что я не знаю о вас самого худшего. Возможно, вы были правы. Вероятно, я хочу это узнать.
Он засмеялся и бросил свой шейный платок на диван:
— Что ж, быть по–вашему! Я познакомлю вас с истинным Уоллингфордом. Настоящий Уоллингфорд плюет на женщин и их чувства. Ему абсолютно все равно, что люди подумают или скажут о нем. Он не заботится ни о чем и ни о ком.
— Не думаю, что это полностью соответствует действительности.
Уоллингфорд гневно взглянул на Джейн, его глаза сузились.
— В самом деле? И что же делает вас таким знатоком моей души?
— Я видела другую у вас, когда вы были больны.
— И я тоже видел вашу другую сторону. Помнится, вы сказали мне, что нарисованный в моем воображении образ большей частью был лишь иллюзией. Это не настоящая вы. Могу вам признаться, Джейн: тот, кого вы видели в больнице, тоже не настоящий я.
— Вы лжете! Я знаю, какой вы на самом деле.
— На самом деле? Похоже, у вас неверное представление обо мне, вы считаете меня джентльменом. А я бесконечно далек от этого звания.
— Вы настаиваете на том, что не волнуетесь ни о ком другом, но я–то знаю — это неправда! Вы любите свою сестру, заботитесь о ней.
— Я люблю ее и забочусь о ней только время от времени, когда мне удобно делать это.
Джейн упрямо тряхнула головой, понимая, что Мэтью говорит все это, пытаясь защитить себя, притворяется, что у него нет совести, но ведь она наверняка знала, что это не так! Днем она видела настоящего Мэтью. Тогда он был сам собой. И Джейн хотелось видеть его снова, она мечтала сдаться на милость Мэтью — мужчине, в которого безнадежно влюбилась, несмотря на все свое благоразумие.
— Вы — джентльмен. Он рассмеялся:
— Возможно, я и казался джентльменом в больнице, но только потому, что так мне было удобно. Эта роль развлекала меня, вы ведь явно были сражены наповал своим пациентом.
— Вы пытаетесь сделать мне больно, говоря все это, но я умею быть нечувствительной к подобным обидам, милорд. Меня не убедите ни вы, ни это ваше представление гнева и враждебности. Все это не заставит меня отказаться от того, что я уже узнала о вас.
— И почему вы считаете, что отличаетесь от того великого множества женщин, с которыми я спал? Я никогда ничего не давал им. Почему вы думаете, что я способен дать вам все, чего вы не пожелаете?
— У вас уже вошло в привычку легкомысленно, пренебрежительно говорить о женщинах, с которыми вы занимались любовью.
— Занимался любовью? Я никогда не называю так этот процесс. Я презираю подобную терминологию. В этом никогда не было любви — это только страсть, один из животных инстинктов, которому с готовностью поддается каждый мужчина.
— И вы никогда не встречали одну, особенную женщину, которая заставила бы вас думать о возвышенных чувствах, к которой вы бы питали искреннюю нежность?
— Нет. Я никогда не позволял женщине прикасаться к себе с большим чувством, чем это требовалось для удовлетворения поверхностных сексуальных желаний. Я трахаю женщин, Джейн. Я никогда не занимаюсь с ними любовью. Никогда не впускаю их в свою душу. Не ощущаю, как они входят в мое сердце. Женщины нужны лишь для физиологической разрядки, не более. Вы наверняка думаете сейчас о том дне в карете. И вероятно, подвергаете сомнению то, что и это было лишь проявлением примитивного инстинкта. Вы спрашиваете себя, чувствовал ли я к вам нечто большее, чем мимолетное физическое влечение.
— Вы не правы, — ответила Джейн, но ее голос дрожал от муки, выдавая эмоции, которые она так хотела спрятать. — Это вы заставили меня признать: то, что было между нами, нельзя назвать просто похотью. Вы заставили меня сказать правду. Ну а теперь откройте истину мне! Объясните, почему притворяетесь бессердечным развратником?
Не в силах подавить вспышку гнева, Уоллингфорд прижал ее к стене:
— У меня действительно нет сердца. Разве вы это уже не поняли, Джейн?
— Мэтью…
Он придвинулся еще ближе, пробуя запугать упрямицу.
— Почему вы с таким упорством пытаетесь увидеть хорошее там, где его нет? Уходите, Джейн, возвращайтесь к прежней жизни! Бегите, пока я не уничтожил вас!
Словно не слыша, она с нежностью погладила ладошками грудь Мэтью, и он резко отпрянул.
— Не… не лапайте меня! — грубо выдохнул Уоллингфорд, и все его тело начала бить мелкая дрожь.
Реакция Мэтью привела Джейн в полное замешательство. Она прикасалась к любимому прежде, когда заботилась о нем. Он так жаждал ее прикосновений, и все же сейчас отскочил от них, как от огня. Что же с ним произошло, что заставило его впасть в такую ярость и буквально сгорать от боли?
Мэтью видел кошмарные сны, он кричал, от кого–то отбивался. Джейн не забыла, как там, в больнице он пытался вырваться из рук санитаров. Он просто не хотел, чтобы кто–либо прикасался к нему.
Внезапно Джейн охватило желание обнять Мэтью, заняться с ним любовью, стереть тяжкое прошлое своим собственным телом.
— Мэтью, скажите мне правду, что такого ужасного случилось у вас в прошлом, что заставило вас ощущать такое отвращение к прикосновениям?
Предположение Джейн потрясло Уоллингфорда, но о быстро спрятал изумление за привычной маской гнева.
— Вы бы не смогли спокойно выслушать все омерзительные детали этой истории, Джейн. Возможно, вы не смогли бы понять, как я мог совершить все эти злодеяния со своим телом.