— Нет! Нет, ты не оставишь меня. Я не позволю. Я запрещаю. Я просто не смогу этого вынести! Джейн, я не знаю, как жить без тебя. Я не могу вернуться в тот холод — только не теперь, когда я оттаял от твоей теплоты!
Стоя у окна своего кабинета, Уоллингфорд увидел, как дверца кареты захлопнулась за Джейн. Взгляды влюбленных встретились. Джейн так просила, чтобы Мэтью не смотрел, как она уезжает! Но тот не мог противиться желанию последний раз взглянуть на женщину, которая изменила его, сумела пробудить в нем не только колоссальной силы желание, но и дремавшее доселе сердце.
Джейн… Мэтью приложил руку к стеклу, желая соединиться с ней — пусть и мимолетно, всего на одно единственное мгновение. «Я не могу жить без твоих прикосновений», — пронеслось у него в голове.
Вокруг было тихо, но Джейн явственно слышала Мэтью и его отчаянную мольбу. Ее маленькая рука, освободившись от перчатки, покоилась на стекле, влюбленные словно соприкасались ладонями — будто не существовали между ними стекло окна и стены особняка. Ярко сияло солнце, освещавшее медные завитки, выбивавшиеся из–под шляпы Джейн, и блестящие дорожки слез, сбегавших по ее бледным щекам.
Прижимая лоб к холодному стеклу, Мэтью смотрел в глаза возлюбленной, и его ладонь, его глаза умоляли; «Не уезжай! Не покидай меня!»
Внезапно Мэтью снова стало десять лет, и он снова бежал по дороге за повозкой, уносившей прочь его мать. Он так страдал, так мучился тогда и, сбитый с толку, боялся будущего. Теперь Уоллингфорд знал, что принесет ему будущее, и чувствовал, что не переживет этого. Просто не сможет вынести, когда, проснувшись утром, не обнаружит рядом Джейн. Ощущение того, что недавно возродившееся сердце снова разбито, уничтожит его.
«Я люблю тебя!» — беззвучно говорил он одними губами, видя, как Джейн рыдает, закрыв ладонями лицо.
Кучер щелкнул хлыстом, и тяжелая карета медленно покатилась вперед. Мэтью беспомощно смотрел, как черная повозка грохочет по дорожке из гравия, увозя от него Джейн. Его ладонь и лоб прижимались к стеклу, пока экипаж не превратился в крошечное пятнышко на горизонте.
Мэтью был удручен. Опустошен. Подавлен. Джейн ушла, забрав с собой его сердце. Его удовольствие. Смысл его жизни.
«Вернись, Джейн! — молил Мэтью, закрыв глаза. — Вернись!»
— Вижу, сиделка наконец–то уехала. Мудрое решение.
Холодность раздавшегося голоса глубоко уязвила Мэтью, и он мгновенно отгородился своей старой броней, своим безразличием, своим презрением и своим языком, способным больно ужалить каждого, кто имел несчастье попасться на пути.
— Впредь вы не будете входить в эту комнату без предупреждения.
Констанс рассмеялась и легким щелчком закрыла за собой дверь.
— Почему? В этой комнате вы развлекаете свою маленькую медсестру?
— Вы больше не произнесете о ней ни слова, вы меня слышите?
Констанс медленно подошла к Уоллингфорду. Граф наблюдал за движениями мисс Джопсон в отражении окна: она кружилась позади него, словно акула, выписывающая круги вокруг ничего не подозревающего пловца. О, эта женщина каждой клеточкой своего существа была хищницей! Видя коварное выражение на лице Констанс, Мэтью чувствовал к ней отвращение ненависть. Он презирал все, что было с ней связано.
— Хорошо, милорд. А теперь, когда преграды между нами больше нет, позвольте обсудить с вами принципы, на которых будет построен наш союз.
Мэтью обернулся к ней, его голос сочился холодностью и злобой.
— А принципы таковы: мы вступим в брак, и вы станете графиней Уоллингфордской. Когда мой отец умрет, вы получите титул герцогини, а вместе с ним и все преимущества, которые он подразумевает. Но вы никогда не будете моей женой. — Глаза Констанс вспыхнули, Мэтью грозно двинулся на нее, словно желая напугать. — В обмен на мой титул вы будете держаться от меня подальше и ждать, пока я вас не позову. А потом вы будете лежать на спине, а мне придется трахать вас столько, сколько вам потребуется, чтобы произвести на свет наследника. Ради вашего же блага, надеюсь, что вы достаточно искусны для этого.
Набравшись дерзости, мисс Джопсон улыбнулась:
— Искусна в постели? Как ваша маленькая шлюха, медсестра?
Мэтью стиснул зубы, из последних сил пытаясь выкинуть из головы непреодолимое желание задушить нахалку.
— От связи с вами я не жду никакого удовольствия. — Он окинул взглядом фигуру будущей жены и не почувствовал ничего, кроме презрения. — Точно так же и вам не следует ожидать этого от меня. Я лишь хочу, чтобы ваши умения помогли зачать наследника. И я не испытываю ни малейшего желания трахать вас больше, чем это необходимо.
— Но вам это может понравиться — трахать меня, как вы изволите выражаться.
Мэтью усмехнулся, прекрасно понимая, что это просто невозможно. На языке все еще ощущался вкус Джейн, пальцы еще хранили ее аромат. Он не мог смыть следы близости с возлюбленной, зная, что никогда больше не почувствует ее восхитительный запах на своей коже. Мэтью едва мог поверить в то, что сейчас он смотрит на другую женщину, в тело которой он должен войти, с которой ему предстоит испытать оргазм. Осознание этого вызывало у Мэтью отвращение, он чувствовал, как с трудом контролирует охватившую его ярость. Акт, который раньше не означал для Уоллингфорда ничего, кроме животного, бездушного удовлетворения похоти, теперь представлялся ему самым священным из всех действ. Но удивительное слияние двух тел не могло стать таким возвышенным с Констанс — никогда.
— Вы так смотрите на меня, милорд, словно я — омерзительное чудовище. Мы оба знаем, что это не так. Осмелюсь предположить, что в постели со мной вы бы получили несказанное блаженство.
В голове у Мэтью глухо застучало, невыносимая боль стала отдавать в глаза. Сейчас он почти физически ощущал необходимость бросить эту бессмысленную беседу, эту комнату, этот дом — и забаррикадироваться в своем маленьком домике со своим творчеством и постелью, которая все еще хранила запах Джейн.
— Милорд, — промурлыкала Констанс, прижимаясь к Мэтью, — я знаю, насколько привлекательна. У меня есть все, чем вы так долго восхищались во всех своих любовницах, не так ли?
Все тело Мэтью напряглось: ах, как же он сейчас ненавидел истинность этих слов! В былые времена он нашел бы Констанс достойной кандидатурой для безудержного секса, но это было прежде, еще до того, как зеленоглазый чертенок украл его душу… Сейчас Мэтью видел только Джейн, ее роскошное тело, обнаженное и украшенное оранжевыми цветами.
— Так что вы скажете, Уоллингфорд?
Граф стряхнул с себя наваждение, стараясь забыть дни и ночи, проведенные с Джейн.
— В будущем вы не будете обсуждать со мной физиологический акт. Приберегите это для любовников, которые у вас появятся.
Констанс улыбнулась, ее глаза зажглись вызовом. Очевидно, ее никоим образом не смущало отвращение, которое выказывал будущий супруг, не трогало его явное презрение.