– Но разве ты явился к нам вопреки судьбе, предначертанной тебе еще на заре мира? Твои занятия торговлей и шпионажем – это всего лишь развлечения, призванные помочь тебе скоротать время, покуда не настанет твой звездный день.
– Весьма изысканный способ упрекнуть меня в том, что я вел себя как ребенок...
– Все мы дети, Хелдар.
Лениво взмахивая крыльями и виртуозно лавируя меж стволов, появился Бельдин. Опустившись на землю, он принял человеческий облик.
– Что-то неладно? – спросил Бельгарат.
– Все лучше, чем я предполагал. Это-то меня и беспокоит...
– Ты противоречишь сам себе.
– Отсутствие противоречий – признак недалекого ума. Зандрамас не может войти в Келль. Так?
– Ну, насколько нам известно, да.
– Значит, она должна следовать за нами к месту встречи. Так?
– Если не найдет иного способа разузнать, где находится это самое место.
– Именно это меня и волнует. Вздумай она проследить за нами, но начинила бы этот лес своими воинами и гролимами. Так?
– Полагаю, да.
– Так вот, никого здесь нет.
Бельгарат нахмурился:
– Что у нее на уме?
– И я хотел бы это знать. Подозреваю, она готовит для нас сюрприз.
– Тогда гляди в оба. Я не хочу, чтобы она тащилась за нами незамеченной.
– Если бы она тащилась за нами, это, возможно, все бы упростило.
– Сомневаюсь. До сих пор нам приходилось весьма и весьма непросто, и я не думаю, чтобы в одночасье все вдруг переменилось.
– Тогда я лечу на разведку. – И горбун, обернувшись ястребом, взмыл в небо.
Они разбили лагерь недалеко от родника, бьющего из расщелины в замшелой скале. Бельгарат был мрачен и явно не в духе, поэтому его все избегали, занимаясь уже ставшими столь привычными делами.
– Ты такая тихая нынче, – сказал Гарион, когда они с Сенедрой после ужина сидели у огня. – Что с тобой?
– Просто мне не хочется говорить,
Странная слабость, одолевавшая королеву, не проходила – к вечеру Сенедра даже несколько раз чуть было не заснула, сидя в седле.
– Ты выглядишь усталой, – заметил Гарион.
– Я на самом деле немного утомлена. Ведь мы уже столько времени странствуем. Думаю, я просто выдохлась.
– Тогда иди и ложись. Хорошенько выспись, а утром почувствуешь себя лучше.
Сенедра зевнула и протянула руки к Гариону.
– Отнеси меня.
Гарион изумился. Сенедра очень любила удивлять мужа – лицо у него делалось совершенно мальчишеским.
– Ты что, плохо себя чувствуешь? – спросил он.
– Я чувствую себя замечательно, Гарион. Просто у меня глаза закрываются, я хочу, чтобы меня убаюкали... Отнеси меня в палатку, уложи в постельку и укрой хорошенько.
– Ну, если ты хочешь...
Он встал, легко подхватил ее на руки и понес через весь лагерь к палатке.
– Гарион... – сонно пробормотала Сенедра, когда он заботливо укрывал ее одеялами.
– Что, милая?
– Пожалуйста, не ложись спать в кольчуге. В ней ты пахнешь, словно старая железная сковородка...
Той ночью Сенедра видела удивительные сны. Ей снились люди и города, о которых она не вспоминала вот уже многие годы. Ей явились легионеры, охраняющие отцовский дворец, затем она увидела Морина, отцовского камергера, спешащего по выложенному мрамором коридору. И вот она уже в Риве и ведет долгий и путаный разговор с сенешалем Брендом, а его светловолосая племянница Арелл сидит у окошка и прядет, причем ее отчего-то совершенно не беспокоит, что между лопаток у нее торчит рукоять кинжала. Сенедра вздрогнула и забормотала, однако не проснулась, и вот она видит уже новый сон.
На сей раз она в Реоне, что в восточной Драснии. Она привычным жестом выхватывает кинжал из-за пояса у Веллы, надракийской плясуньи, и столь же заученным движением вонзает его по рукоять в живот чернобородому Ульфгару, главе Медвежьего культа. Ульфгар в этот момент шутливо говорит с Бельгаратом и не замечает удара Сенедры. Он даже не вздрагивает и тогда, когда она медленно поворачивает в ране лезвие...
И вот Сенедра снова в Риве. Они с Гарионом, нагие, сидят возле сверкающего лесного озерца, а над головами у них порхают тысячи ярких мотыльков.
В своем беспокойном сне она побывала в древнем городе Вал-Алорн, что в Череке, потом попала в Боктор на церемонию погребения короля Родара. И снова видела она поле битвы при Тул-Марду и лицо своего защитника – сына Бренда, Олбана.
Во сне, запутанном и сбивчивом, она без усилий перемещалась с места на место, легко скользя сквозь время, преодолевая огромные расстояния, стараясь что-то отыскать, хотя и не помнила, что именно потеряла...
Утром она пробудилась такой же вялой, какой чувствовала себя и накануне вечером. Каждое движение давалось ей с неимоверным трудом, и она зевала не переставая.
– Что с тобой? – спросил ее Гарион, когда они оделись. – Ты дурно спала?
– Да нет... Просто видела странные сны.
– Хочешь рассказать мне о них? Это лучший способ сладить с ними, чтобы они не мучили тебя долгими ночами.
– В них не было смысла, Гарион. Они просто мелькали – вот и все. Мне казалось, кто-то переносит меня с места на место. Похоже, у нее были на это свои причины...
– У нее? Так это была женщина?
– Я сказала «у нее»? Сама не понимаю, почему у меня это сорвалось. Я даже ее не видела. – Сенедра зевнула. – Но кто бы это ни был, надеюсь, она натешилась. Я не перенесу еще одной такой ночи. – Она бросила на мужа смущенный взгляд и опустила ресницы. – Хотя были в этом сне премилые эпизоды. Мы с тобой сидели у того самого озерца, в Риве, помнишь? И знаешь, что мы делали?
У Гариона даже шея покраснела.
– Н-не надо, Сенедра. Думаю, не стоит...
Но она все равно ему рассказала – и столь подробно, что Гарион стремглав вылетел из палатки.
Беспокойная ночь только усугубила вчерашнюю слабость, и Сенедра ехала в каком-то странном полусне, с которым не могла справиться, как ни старалась. Гарион не раз окликал ее, увидев, что она уронила поводья, но, заметив, что глаза ее закрываются сами собой, отобрал у нее узду и повел ее коня.