В 1910 году моему батюшке исполнилось пятьдесят три года. Он обладал большим состоянием, известным реноме и был холост. Неудивительно, что среди московских матрон он пользовался популярностью, и каждая из них видела его подходящим супругом для своей великовозрастной дочери. Слухи о том, что моего отца преследует рок и над его фамилией нависло несчастье, не отпугивали москвичек — капитал отца, исчислявшийся почти двумя миллионами, развеивал любые сомнения.
Батюшка посещал светские рауты и был завсегдатаем московских журфиксов, но с изворотливостью, свойственной представителям юридической корпорации, ему удавалось уйти из расставленных сетей и миновать матримониальные ловушки. Московские кумушки были весьма опечалены тем, с каким упорством Адриан Георгиевич отвергает их дочерей и внучек (и их самих тоже), и шептались, что, несмотря на богатство и положение, он несносный петербургский зазнайка.
Как-то моему батюшке довелось отправиться за город, в именье брата одного из бывших клиентов: тот, представитель старинного княжеского рода, был вынужден объявить себя банкротом и желал продать свои угодья и усадьбу. Адриан Георгиевич давно хотел обзавестись дачей, поэтому вознамерился самолично присмотреться к выставленному на продажу «дворянскому гнезду».
Усадьба князей Чесуевских произвела на него гнетущее впечатление. Некогда красивый особняк, выстроенный еще при Екатерине гениальным Баженовым, пришел в полное запустение и требовал немедленного капитального ремонта; луга и поля заросли сорной травой; некогда густая дубрава методически вырубалась, древесина продавалась, чтобы хоть как-то князь и его семья могли свести концы с концами.
Объехав вместе с его сиятельством поместье, Адриан Георгиевич принял решение отказаться от первоначального замысла, не покупать имение. Чтобы подсластить горькую пилюлю отказа, он принял предложение князя отужинать вместе с его семьей.
Во дворце, продуваемом со всех сторон, с прохудившейся крышей и стенами, с потолком, покрытым разводами и плесенью, было неуютно. Ужин, весьма скромный, состоявший, в основном, из вегетарианских кушаний и кислого вина, подали в огромной столовой, в которой было холодно, как в Антарктиде. Мой отец из вежливости решил сотрапезничать с князем, раздумывая о том, что самое позднее четверть часа спустя откланяется и поедет на станцию, дабы успеть на последний поезд до Москвы.
Но четверть часа спустя Адриан Георгиевич и не думал о том, чтобы покинуть усадьбу князя Чесуевского. Ибо в столовой появились три дочери его сиятельства — старшая, Аделаида, была двадцати девяти лет от роду и носата; средняя, Таисия, была двадцати пяти лет и усата; младшая, Лидия, была двадцати двух и подобна ангелу.
Она походила на портрет своей прабабки по отцовской линии, княжны Чесуевской, которая блистала при дворе Людовика Пятнадцатого и, по слухам, отвергла притязания дряхлого короля и драгоценные подношения, предлагавшиеся за одну ночь с его величеством.
Князь (мой дед по материнской линии) был нищ, однако, как это часто бывает, невероятно горд. Ни одна из его дочерей не вышла замуж, потому что в начале двадцатого века требовалось не только пышное имя, чтобы найти подходящего мужа, но и деньги, которых у семейства не было.
Адриан Георгиевич был до такой степени пленен Лидией Чесуевской, что утром следующего дня, перед завтраком, просил у князя ее руки. В былые времена его сиятельство никогда бы не пошел на такой мезальянс (еще бы, род Чесуевских находился в отдаленном родстве с Романовыми, а родословное древо уходило корнями к римским патрициям), но о размерах состояния Адриана Георгиевича было известно даже и в той глухой местности.
Поэтому князь, держа долгую речь, под конец своего монолога прослезился и дал согласие на брак Лидочки с моим отцом. До этого, правда, потребовал от батюшки гарантий того, что он выделит сто тысяч на ремонт усадьбы и будет платить князю и его семье ежегодную ренту в размере пятнадцати тысяч. Отец, не колеблясь, ответил «да». Призвав к себе младшую дочь, князь Чесуевский сообщил ей (вернее, поставил перед фактом), что она станет женой господина Мельникова.
Лидочка пыталась возразить, уверяя, что не только не любит господина Мельникова, но видит его второй раз в жизни, тогда его сиятельство попросил гостя и жениха оставить его наедине с дочерью. И когда Адриан Георгиевич тактично покинул кабинет, надавал своей младшей пощечин, пригрозив, что если она вздумает противиться браку, то он запрет ее в подвале с крысами и будет там держать на хлебе и воде до тех пор, пока она не решится на брак с московским адвокатом. Аргумент был существенный, и дочь вынужденно признала правоту князя-отца.
Ни он, ни кто-либо иной не знал, почему Лидочка противится воле батюшки. Не только внешностью Лидочка походила на свою знаменитую прабабку, которой приписывали многочисленные адюльтеры, но характером и склонностями. Она уже целый год была любовницей сына соседа, графа Сипягина, с семейством которого Чесуевские враждовали не менее семидесяти лет (речь шла о нескончаемой тяжбе, передаваемой из поколения в поколение, за право владения небольшим прудом и березовой рощицей, находившимися на границе двух владений).
Граф Владимир Сипягин был полной противоположностью моему отцу — молод, красив и весел нравом. Ни его родители, ни родители Лидочки никогда бы не дали согласия на женитьбу своих отпрысков, поэтому им не оставалось ничего другого, как, руководствуясь «Барышней-крестьянкой» великого Пушкина, тайно встречаться в заброшенной беседке, егерской хижине или на старой кузне.
Владимир был вне себя от горя, когда узнал, что Лидочка выходит замуж за «старого сатира», как он немедленно окрестил моего отца. Но будущая моя матушка умолила его не противиться свадьбе и взяла с него слово, что он не выкинет какую-либо опасную глупость (например, не объявит всему свету, что любит ее).
Венчание Адриана Георгиевича и Лидии Осиповны прошло в церкви Никиты Великомученика за Яузой на Швивой горке. Затем последовал феерический прием в особняке отца, где присутствовали сливки московского общества, после чего молодожены удалились в опочивальню. К стыду своему, вынуждена сказать, что матушка моя терпела ласки со стороны моего батюшки, стиснув зубы, о чем он, конечно, не подозревал. Лидочка в фантазиях возвращалась к тем моментам страсти и неги с молодым графом Сипягиным, которые она переживала то в кузне, то в беседке, то на сеновале.
Мой отец запланировал провести медовый месяц на новомодном курорте Варжовцы у Адриатики. Туда их доставил «Экспресс-Адриатик». Только новоиспеченная госпожа Лидия Мельникова знала, что в том же поезде, но в другом вагоне, ехал и молодой Владимир Сипягин, который не хотел расставаться с любимой лишь из-за того, что она стала женой «старого сатира».
Молодожены остановились в одном из лучших отелей Варжовцов, «Palais de la Mer», в котором всего несколько лет спустя, в самый канун Первой мировой, был застрелен студентом-анархистом король той небольшой горной страны Павел IV. Пикантность ситуации заключалась в том, что Адриан Георгиевич и Лидочка занимали самый большой номер-люкс, а прямо под ними, в обыкновенном номере, проживал любовник моей матери, граф Сипягин.