Но ведь их мог разрушить кто угодно. Сама Запесоцкая, в конце концов… Сама же разбила очки, а потом потащилась к нему, Звягинцеву… Требовать сатисфакции. Марк даже деньги ей предлагал… Даже к ней в номер приходил — «об этом никто и никогда не узнает», кажется, именно так он сказал. «Никто и никогда» — это может относиться к чему угодно, тем более что денег она не взяла. И в администрацию не пошла.
Тогда неясен ее кавалерийский наскок на Звягинцева ночью.
Зачем она все это затеяла? И почему так резко решила не раздувать дело? Неужели только потому, что пожалела Ольгу?
Странная логика. Здесь у всех странная логика, которая становится железной, если переложить ее на преступление… Акция Запесоцкой — она как будто призвана для того, чтобы подтвердить невменяемость Ольги… И что делал Марк в ее номере? Пришел отдавать деньги, но ведь она отказалась от них еще ночью… А потом случается несчастье с его молодой тещей. Травмы, которые нельзя подтвердить, потому что по непонятным причинам вышел из строя рентгеновский аппарат… И первое, что делает Марк, — звонит тестю и сообщает об этом прискорбном событии. Он прекрасно просчитывает его реакцию: Шмаринов прилетает, потому что не может не прилететь.
Бар. Самое уязвимое место во всей истории. Ольга и Марк отправляются в бар, где Ольга благополучно напивается. Что сделал бы любящий муж? Постарался бы увести жену, которая пристает ко всем и ведет себя по-хамски, а следовательно, бросает тень на его, мужа, репутацию. Но он не делает этого. Более того, в их отношения вклинивается братец-кролик Иона. По показаниям официанта Дюхи именно Иона пытался спровадить Ольгу домой.
Марк не дал ему этого сделать.
Он остался в баре и оставил там Ольгу. Ему обязательно нужно было дождаться Шмаринова именно в этом семейном дуэте.
Отец Ольги почти не пьет, об этом говорила ему Инесса, но в номере они треснули коньячок. Как сказал сам Марк — «пригубили». Граммов по пятьдесят, не больше, это и называется «пригубили». Шмаринов не Пал Палыч, для которого пригубить означает засосать пол-литра водки без закуси. Полташка — стандартная норма. Но когда Звягинцев увидел бутылку «Наполеона» — жидкости в ней было ровно на четверть. Звягинцев это запомнил, ему ли не запоминать все, связанное со спиртным… Значит, Шмаринов выпил определенную дозу коньяка сам. Конечно, они могли распить его с женой, но Инессе, при том что ей ставили уколы, категорически запрещено спиртное. Это может подтвердить и рваный горчичник Артем.
Значит, на свидание с родными в «Ричард Бах» Шмаринов отправился уже выпившим. Пусть немного, но выпившим.
Там он встречается со своей поддатой и обиженной дочерью: конфликт был неизбежен, и он произошел.
Ольга бежит куда глаза глядят, что и требовалось доказать.
Но что делает Марк? Безумно любящий муж, готовый на все ради своей жены, — он сам не перестает об этом декларировать. Он не может не понимать ее состояние, даже из того, Что Марк рассказал Звягинцеву, ясно, что она может совершить какую угодно глупость. Но Марк, вместо того чтобы последовать за женой (единственный логичный ход), спокойненько возвращается в бар и на протяжении двух часов просиживает штаны с тестем.
Потом он провожает тестя в отель и крутится возле стойки портье, хотя они вполне могли расстаться и рядом с дверью.
Ну, да ладно, бог с ним, это еще можно как-то объяснить: совместная работа, подчиненное положение, почтительность, родственные связи. Отчасти этим можно объяснить и то, что он остался в баре, когда из него ушла жена.
Но что он делает потом, когда освобождается от тестя?
Он совершает самый необъяснимый поступок: вместо того, чтобы идти к жене, снова возвращается в бар. И сидит там в гордом одиночестве, мозоля глаза персоналу. Он даже не заказывает никакой выпивки (жалкие граммы коньяку не в счет). Он просто сидит, и все. Уже потом, понимая, что это выглядит как-то странно, принимается за кегельбан.
Но с момента, как он вернулся в бар, до занятий кеглями прошел по меньшей мере час. И весь этот час он сидел за столиком, демонстрируя себя посетителям. Просто сидел, и все.
Туго соображаешь, Марк, нужно было сразу же хвататься за кегли.
А не сидеть с умным видом за пустым столом. Что-то он лепетал насчет того, что размышлял о работе. Но о работе обычно размышляют с карандашом и бумажонкой в руках. Или с компьютером в зубах на крайний случай.
Верно, Звягинцев, так его, одобрил рассуждения Пал Палыча генерал-майор. Приободренный Звягинцев вскрыл еще одну пивную банку.
Марк не бросился к жене, а сидел в баре до упора. Его видели все, кто только мог видеть. По утверждению Ариэля, он ушел одним из последних. В половине седьмого.
Он ушел уже тогда, когда Шмаринов был мертв, абсолютно мертв. Он ушел, унося в кармане стопроцентное алиби.
А что, если ему и нужно было алиби?
Незачем?
Здесь Звягинцев забуксовал решил оставить этот вопрос на потом.
Марк и Ольга, их отношения, вот что занимало Пал Палыча. В конце концов, это личное дело Марка Красинского — сидеть в баре до опупения, положив на жену с прибором. Никто не будет лезть в это. Так бы оно и было… Если бы Марк так навязчиво не декларировал свою неубиенную страсть к жене. Если бы он был чуть-чуть поспокойнее. Но если ты говоришь, что самое главное для тебя — твоя драгоценная женушка, а потом бежишь от нее, как черт от ладана, — это выглядит как-то не того…
Ладно, поехали дальше.
Звягинцев попытался восстановить все, происшедшее в коттедже.
Он сообщил Марку о смерти тестя и показал ему нож.
Именно тогда Марк спросил о приезде опергруппы. То есть он спрашивал и раньше, но еще раз переспросил, когда увидел орудие убийства. Должно быть, этот вопрос вырвался у него случайно. А потом он заговорил об отпечатках на рукоятке.
Тепло-тепло, Пал Палыч!
Звягинцев катапультировал тушу с кровати и нервно заходил по комнате.
Итак.
Если верить Марку, то к моменту прихода Звягинцева он уже подозревал об убийстве: кровь на руках жены и на ее одежде выглядела недвусмысленно. Когда же Звягинцев вывалил всю правду и показал нож, подозрения переросли в уверенность.
Любящий муж, который всеми силами пытается спасти жену, мог бы спросить об опергруппе и об отпечатках на рукоятке ножа. Но только для того, чтобы попытаться как-то эти отпечатки стереть: способов масса, изобретательный ум справится с этой задачей легко.
Но Марк не сделал этого. Он не стал покушаться на отпечатки, хотя прекрасно знал, чьи они…
Давай, Пал Палыч, дуй до горы!
Марк спокойно смотрел, как в чреве звягинцевского пальто исчезает важная, если не единственная улика против Ольги.